Ведущий:

Как Церковь существует в наше время? Церковь именно истинная. Кто-то с вас знает, кто-то слышал, что в истории Церковь внешне могла существовать различным образом: от какой-то формальной иудейской секты апостолов, собранных в Сионской горнице, до имперской структуры-организации. В общем, по-разному было.

Как раз на эту тему мы бы хотели поговорить с Владыкой Григорием. Как сейчас Церковь существует, как она строится, структурируется, какие перспективы.

Епископ Григорий (Лурье):

Этот вопрос имеет немножко разные ответы в зависимости от географического определения. Потому что, одно дело, Россия, а другое дело, в мире.

В мире есть греческий фактор, который очень отличается от того, что в России. Там истинной православной церковью, с нашей точки зрения, являются старостильники, но они существуют уже несколько поколений с 1920-х, особенно, с 1930-х годов. Они выработали такой образ существования для себя (не все, но многие, большинство), который похож на наших старообрядцев. Они существуют в виде культурного гетто, то есть, там просто какие-то семьи, которые традиционно старостильники. Спросите в них, чем они отличаются от официальной церкви, кроме того, что официальная церковь безблагодатная и что разный календарь. Они могут и не сказать. И это проблема. У нас пока такого не происходит, но тоже есть тенденция к тому, что такое может произойти. И тогда это будет, по-моему, вырождение.

Но Православная Церковь существует не только в Греции, греческой диаспоре, она существует во всем мире, потому что сейчас разные люди в Западной Европе, в Америках Северной и Южной, стали тоже обращаться в православие. Там есть всякие другие движения. Но, наверное, в подробности этого входить не надо, лучше сосредоточиться на российских проблемах. Тогда из не очень большого, но из разнообразного разнообразия вычленяем только то, что есть.

У нас Церковь реально существовала в двух разных средах. Это я говорю про русскую традицию, которая преемственная по отношению к Церкви патриарха Тихона. Одна социальная среда была в Советском Союзе и другая в эмиграции. Причем, они были довольно разными, даже идеологически, не надо их путать. Одно дело была Зарубежная Церковь, другое дело — катакомбная.

Как жила Зарубежная Церковь более-менее понятно, по крайней мере, это особый разговор. В любом случае, это уже ушло в историю. А катакомбная существовала очень активно до конца 80-х годов. Хотя, там епископов фактически не было, но там сохранялись священники. И потом еще тысяча людей в ней сохранялись до того, как основные священники умерли где-то в течение 1980-х годов. В 1988-м умер, наверное, последний особо известный и почитаемый священник — отец Михаил Рождественский. Он, кстати, в Петербурге жил, родной брат новомученика Измаила Рождественского. Он тоже исповедник православия. И в конце тысячелетия, в конце 1990-х сохранялись тысячи людей. Они все были весьма пожилыми. Теперь от этих тысяч остаются, наверное, десятки. Но тоже кое-кто остается.

Так какое же наследие принесла Катакомбная Церковь? Конечно, во-первых, как это ни парадоксально, близость священников к народу такая, какой не было до революции. С одной стороны, действительно, священники были далеки от народа по причинам конспирации. Только в 1970-е годы эта конспирация стала уже менее важной.

В богослужении со священником участвовало несколько человек, особо доверенных лиц. Но он освящал святые дары, которые дальше распространялись всегда только через женщин, которые еще и накрашенные ездили в поездах, чтобы не вызывать подозрения. Каждая с них приезжала в одну общину и там они уже причащались сами. При этом такая женщина еще возила записки с исповедью. Священник обычно говорил, в какое время он будет читать эти записки с исповедью. Они собирались в это время на молитву, молились покаянными молитвами. И после этого все причащались из собственных рук. Большинство членов общины и не знало, где находится их священник, чтобы никого не выдать.

Но потом, когда эта конспирация уже начала за ненадобности отходить, оказалось, что все эти священники живут той же жизнью, и этого выпендрежа, как будто они какая-то особая каста, там не было.

В Зарубежной Церкви все наоборот было построено.

Когда все эти политические ограничения упали, смешались и Катакомбная, и Зарубежная, и выходцы из Московской патриархии, и просто какие-то люди с улицы, которые никуда не ходили или просто были еще молодыми. Они все пришли, и тогда заварилась каша, из которой постепенно кристаллизируется то, что мы сейчас имеем в России. Этот процесс далеко не закончился.

Я, наверное, не буду входить в подробности этого процесса, но, если очень коротко говорить, то Истинное Православие в массе своей — это общины не очень большие, потому что для очень больших общин нужно очень большое помещение. А так как у нас почти не было храмов, за некоторым исключением Суздаля (но теперь уже и те отняли), то поместиться общине из ста человек одновременно на богослужение просто было совершенно нереально. Уже даже если приходит человек шестьдесят, то очень все переполнено. Конечно, было несколько храмов, в которых человек около ста собиралось, иногда несколько сотен, особенно на улице, но в принципе общины небольшие. Их довольно много.

Но при этом далеко не все общины имели священника. А священник какой-нибудь служит постоянно в одной общине, а в нескольких других, которые он посещает, служит где-то раз в два месяца. А там они как-то молятся без священников.

Что из этого получается? Во-первых, священники больше зависят от людей, потому что они так вот живут на пожертвования, либо они, это тоже часто у нас бывает, работают на светской работе, а на пожертвованиях не живут. Может быть, им отчасти кто-то помогает, но не более того. Значит, тоже живут жизнью обычных людей. Это уже как-то социально полезно.

Во-вторых, это сближает. Они, конечно, входят в какие-то организации с епископами. Но с епископами проблем больше, потому что епископат у нас весь образовался в основном из местных кадров, которые были рукоположенные епископами Зарубежной Церкви. Причем, теми епископами, которые пошли в Московскую патриархию, сдались. Сначала они кого-то рукополагали, а потом сдались.

Конечно, была роль митрополита Виталия, который никуда не сдавался, был таким адамантом. Но, в общем-то, я бы так сказал, что в епископы люди попадали более-менее случайно в 1990-е годы. В 2000-е годы уже стали выбирать по стойкости. И если теперь очень коротко говорить, то можно сказать, что истинная Православная Церковь русской традиции вся исчерпывается тем, что мы на нашем жаргоне называем осколками РПЦЗ, осколками Зарубежной Церкви. Потому что практически все катакомбники тоже в свое время объединились с Зарубежной Церковью. Но по мере того, как эта Зарубежная Церковь двигалась к капитуляции 2007 года, по мере того, как она сдавалась, сдавала свои позиции, какие-то фракции от нее отваливались — те, кто не в коем случае не хотел объединяться. Я так думаю, поправьте меня, кто может, что где-то четверть приходов зарубежной церкви по состоянию на 1994-й год не вошли в объединительный процесс. То есть, по сумме всех, кто от нее отделились с 1995-го по 2007-й год, составили четверть приходов, а может быть и больше. Это, включая и тех, кто за рубежом отделился. Они тоже вошли в русскую традицию и образовали там несколько юрисдикций.

Первой из них образовалась как раз наша РПАЦ. Там был очень простой механизм образования. Зарубежная церковь стала требовать в 1994 году, чтобы, в соответствии с новыми распоряжениями, перерегистрировали приходы. В 1994 году! Они прекрасно знали, что означают их требования. Мы лишаемся старой регистрации, а новую, если получим, то неизвестно когда. А храмы, если они были на приходах, тем временем улетят, поскольку они начинают принадлежать организациям или арендовываться организациями, которые не существуют уже. Что государство сделает после 1994-95 годов, можно было не сомневаться.

Это они специально сделали, чтобы храмы потерять на пути к сближению с Московской патриархией. И большинство тех, кто имели храмы, решили не идти на это требование, как ведущие в вреду Церкви. А кто не имел храмов, в основном согласились, за исключением четырех московских приходов, которые все свои храмы потеряли.

Пятый московский приход, с храмом и настоятелем отцом Михаилом Ардовым, остался со своим епископом, разорвал общение с Синодом. Он до сих пор служит в своем храме. Он его уже перестроил и расширил. То есть, там как раз все правильно получилось.

А потом стали возникать более жесткие требования. В результате образовались осколки РПЦЗ.

А что вообще в этом всем истинного? То, что я говорил, это просто социология. Истинных моментов, как известно, должно быть два, то есть, два аспекта: внутренний и внешний. Внешний аспект заключается в том, что истинное православие должно держаться православной веры. Я не буду говорить истинной православной веры, потому что неистинная означает не православная.

Но что значит держаться? Взять любого рядового человека. Он мало, что может сказать о своей вере. И взять любого рядового попа, его очень легко запутать, причем, в любой конфессии. Но, собственно говоря, исповедовать веру — это не обязательно означает хорошо знать всю эту догматику интеллектуально. Это так только для некоторых людей, которые вообще способны такую информацию усваивать. А для людей в принципе это значит исповедовать общую веру с рядом определенных святых, которая для них продолжается в их понимании исповедания в определенных епископах. Это не значит, что епископы святые. Они могут быть совершенно не святыми и могут иметь очень большие недостатки, известные прихожанам, в том числе. Но в исповедании веры они держатся тех самых святых.

Поэтому истинно-православные епископы, будучи в иных отношениях разнообразными, все-таки держатся той православной веры, которая была в российской церкви до революции в 1920-е годы. И те новшества, которые потом привносились, ими отвергнуты, это два новшества, как известно, которые являются ересью.

Второе и наиболее сейчас известное — это экуменизм, который, как его не формулируй, все равно получается ересь. А первое, с которого исторически все пошло, это сергианство. Если мы будем о сергианстве говорить, как об эмпирическом явлении, то надо сказать, что это не ересь, а раскол. Но если мы будем вникать в идейную подоплеку тех, кто это завел, то конечно, что это не особая вера в церковь, потому что Сергий считал, что это он спасает церковь. А что он спасал на самом деле? Что он спасал, то и было для него представлением о церкви.

А что он спасал? Он спасал статус иерархии как номенклатуры советского общества, которая лечилась в тех же больницах и ездила на тех же машинах, и он спасал возможность открытого совершения обрядов с огромными ограничениями, но худо-бедно это все было.

А Церковь ведь состоит не в этом. Она, в частности, требует избрание епископов определенным образом с определенным вероисповедованием. Много чего другого требует. А при сергианстве, если политическая конъюнктура будет располагать, можно принять и другую какую-нибудь ересь, как это потом произошло с принятием экуменизма, который вначале отвергали, потому что Сталин был против, а потом, после Сталина, изменилась конъюнктура, стали за.

Должны быть епископы, которые это не принимают. Но при этом, если они еще вытворяют что-нибудь особенное, что иногда бывает с некоторыми людьми, то есть, отвергая экуменизм и сергианство, они, например, не имеют рукоположений, которые можно признать. Это тоже проблема, но в Истинном Православии все более-менее имеют рукоположение. Рукоположения, полученные через Зарубежную Церковь. Потому что катакомбные рукоположения все пресеклись в советское время. Епископов было очень мало, и они разделялись в послевоенный период. Сначала их было много, большинство епископата было против Сергия. Но потом они все вымерли, и рукоположить новую иерархию ни одной ветви катакомбников не удалось. И после возобновление произошло только за счет Зарубежной Церкви. Поэтому мы все признаем епископат Зарубежной Церкви того времени, когда можно было рукополагать. Поэтому здесь тоже нет проблем происхождения иерархии.

Должна быть православная вера. То есть, это необходимое условие, чтобы вера епископов была православной. Они могут не уметь ее изъяснить, но они, по крайней мере, не должны привносить в нее какую-то гадость, должны все время объединяться со святыми в исповедании веры, которая от них может требоваться при хиротонии и в других публичных случаях. Это необходимое условие, но не достаточное. Все равно нужна пища. А пища нам нужна для того, чтобы ее есть и усвоить, а не для того, чтобы на нее смотреть. Если я это условие выполню, а другие не выполню, то просто буду на нее смотреть, что такое юрисдикция. А для того, чтобы можно было эту пищу усваивать, должна быть просто церковная жизнь в этих церковных организациях. Это не самое очевидное. Тут тоже есть внешнее и внутреннее.

(продолжение следует)