Ладно бы только исторические, но и некоторые события современности мешает понять одна распространенная церковная иллюзия: будто бы в 1920-е годы епископы Российской Церкви разделились на тех, у кого было православное сознание, и на тех, у кого не было.

Собственно, это не иллюзия, если говорить только об отдельно взятых догматических основах православия. Да, одни решили, что то, что сохранил Сергий Страгородский (возможность легального богослужения), — это и есть Церковь. Другие, православные, так не решили. Тут проходит важный водораздел, который отделяет сергианство как ересь (ересь о Церкви) от православия как веры.

Но сергианство – это ведь не только ересь, и мало кто его сразу распознал именно в качестве ереси. Я бы посчитал таковыми лишь тех, кто разорвал общение с Сергием в первые месяцы после "Декларации" (как, например, управляющий Воронежской епархией епископ Алексий (Буй), прервавший общение с Сергием еще в январе 1928 года, прежде всякого "иосифлянства" и самого митрополита Иосифа), то есть не дожидаясь, пока Сергий совершит формально канонические преступления, а просто реагируя на фактический отказ Сергия от христианства. Таких было очень немного, а большинство епископата, включая митрополита Иосифа Петроградского, разорвало с Сергием только после года его церковной политики, когда он сам себя отделил от Российской Церкви своими безумными указами о запрещениях других архиереев, не подчинившихся его буйству.

Поэтому важно видеть в сергианстве и другую его составляющую, которая, разумеется, много старше Сергия Страгородского, — составляющую церковно-каноническую. Сторонники Сергия, как, например, Иларион (Троицкий) в известном письме с Соловков, в оправдание его ссылались на синодальную практику, — когда тоже попирались каноны, "и ведь ничего — не отделялись".

Именно из-за инерции синодального периода стало возможным не только само сергианство, но и отсутствие иммунитета против него у епископата дореволюционного поставления, да и у значительной части епископов тихоновского поставления. Если не говорить о догматике, а только о церковно-правовом сознании и канонах, то изначально "сергианами" были все епископы Российской Церкви без исключения — хотя и в различной степени. Во всяком случае, сергианское "каноническое" право вводилось в 1917 году почти без сопротивления, было принято консенсусом всех епископов, включая будущих противников Сергия, и лишь постепенно — в разном темпе и с разной степенью полноты — большинство епископов протрезвело. 

Все епископы в отношении канонов о церковном управлении мыслили изначально одинаково и одинаково неправильно (только Михаил Новоселов, если он был уже епископом, мог составлять исключение, но, в любом случае, его епископство было тайным, и он смог проявить себя в делах церковного устроения лишь тогда, когда появилось из кого организовывать движение "иосифлян"). Просто некоторые епископы, а потом и большинство епископов, стали спохватываться, когда уже, что называется, "зашли слишком далеко".

Теперь подробнее о том, как это было. 

1. Синодальный строй как самоуправство 

О каноничности синодального строя не приходится говорить, но тем важнее понять, в чем же именно состояла его неканоничность, а в чем он был канонически допустим, а также в чем — недопустим, но заслуживал снисхождения.

Канонически допустимой была отмена патриаршества и замена его коллегиальным управлением епископов. Это не противоречило никаким правилам и принципам церковного устройства. Более того, эта идея была одобрена процедурой, близкой ко Вселенскому Собору: было получено (именно на нее, а не на синодальный строй) благословение восточных Патриархов. Письмо Петра I к восточным Патриархам, написанное Феофаном Прокоповичем, на которое был получен благоприятный ответ, было именно об этом, а не о том, чем на самом деле был синодальный строй. Апостольское правило 34-е о необходимости "знать" первого епископа относится к формированию церковных областей, которые совсем не подразумеваются совпадающими с границами государств. Так, в самой Византии было изначально пять первенствующих епископов (патриархов), а потом четыре. Если верить, что это правило отражает какие-либо реальности доконстантиновской эпохи, то и подавно очевидно, что оно относится к каким-то прототипам византийских митрополий, но имеющим автокефальный статус.

Канонически допустимым было также создание общего органа управления, включающего коллегию епископов и государственного чиновника, — при условии, что речь шла о христианской империи, где власть представляла собой форму организации христианского народа. До падения российской монархии это условие выполнялось. В юстиниановском законодательстве, признанном Церковью как часть церковного права, также предусматривались механизмы взаимодействия с гражданской властью в принятии значимых для нее церковных решений. Например, гражданские главы провинций отбирали кандидатуру, одну из трех представленных епископатом, на возведение в епископы. Это была форма представительства церковного народа в деле поставления епископов, так как христианская империя предполагает, что государственные чиновники действуют в интересах православного народа, будучи сами его частью. Хорошо это выходило или плохо — вопрос отдельный, но, в любом случае, это не противоречило принципам церковного устройства или каким-либо канонам.

Все принципы синодального строя, кроме одного, также укладывались в эту парадигму. Но один не укладывался и уложиться не мог: это верховенство императора в качестве "крайнейшего судии сей коллегии" (Синода). Поставление епископов от имени государя императора, как это всегда указывалось в документах синодального периода, совершенно формально и недвусмысленно подпадало под правила о поставлении епископов от светских властей, за что как сам поставленный, так и поставившие его епископы подлежали извержению из сана (Апост. 30 и Седм. 3). Однако это правила, в которых теоретически возможна икономия, так как они не касаются напрямую хранения чистоты веры. Икономия не ведет к оправданию подобных вещей (они продолжают считаться преступлениями, т.е. синодальный строй нельзя не считать преступным), но она принимает во внимание смягчающие обстоятельства, если таковые имеются, и на этом основании смягчает наказание или вовсе от него избавляет.

В случае синодального строя были серьезные основания принимать его по икономии, хотя и нельзя было бы осуждать тех, кто от синодальной Церкви отделился. Это притом что, надо подчеркнуть (вопреки некоторой части антисергианской литературы), православие государственной власти в синодальный период не является смягчающим обстоятельством, так как Седьмой Вселенский Собор в своем правиле 3 специально повторил апостольское правило для современной ему христианской империи.

Основания для принятия по икономии синодального строя были следующими.

Он пришел на смену еще худшему беззаконию – московскому патриаршеству. По отношению к каноническому патриаршеству тут общим было только название. В действительности идеология московского патриаршества, начиная, как минимум, с Филарета Романова, но особенно при Никоне подразумевала папизм: Патриарх был таким же начальником над епископами, как царь над боярами (аналогия тех времен). В таком русле был переосмыслен и старый московский чин перевода епископа с кафедры на кафедру через новую епископскую хиротонию (разумеется, развившийся от невежества, но еще в XV веке). В XVII веке повторная епископская хиротония совершалась только при поставлении в Патриархи, и это понималось как возведение в высший, четвертый, чин священства. Для сравнения, в Византии учение о четвертом чине священства включалось в список ересей папизма (см. св. Нил Кавасила, О папе, XIV в.).

Эта "властная вертикаль" не подлежала уже реформе изнутри собственного бюрократического аппарата, и нужно было внешнее вмешательство народа церковного. В христианской империи это входило в обязанность государственной власти. Конечно, если бы Петр Великий мог уделять церковным делам столько же внимания, сколько и прочим делам государственной важности, то мы получили бы что-нибудь более каноничное, нежели синодальный строй. Но по тем временам и это был существенный шаг вперед. Поэтому неудивительно, что Петра поддержали такие святые его времени, как Митрофан Воронежский и Иов (в схиме Иисус) Анзерский. Эти люди ничего не боялись, не были корыстно заинтересованы в петровских реформах, но просто понимали их важность, и соответственно влияли на Петра, который к ним прислушивался.

Попов было необходимо прижать, и, делая это, государственная власть действовала в интересах Церкви. (Тут характерно и изменение политики в отношении старообрядчества: Петр Великий отменил репрессивную политику Софьи и легализовал Выгу, а продолжательница его реформ Екатерина легализовала Рогожский поселок и, поживи она подольше, вероятно, легализовала бы старообрядчество полностью).

Да, синодальный режим Петра был режимом преступным. Но он был вдвое менее преступным, чем тот режим, который он отменил. Поэтому петровскую церковную реформу нужно оценивать по вектору — по тому, в какую сторону она была направлена. И это такое сильное основание для икономии, что сильнее и некуда. На мой взгляд, тут все однозначно.

Церковная администрация в допетровской Московии совершенно выродилась и не могла не уничтожать Церковь. Ей нужно было дать по рукам, и ее нужно было проконтролировать. Это обязан был сделать церковный народ. Во главе этого народа была обязана встать государственная власть, коль скоро эта власть была христианской. Дальше надо было некоторые функции отдать от государственной власти народному представительству, и нужно было позаботиться о создании соответствующих демократических институтов, которые требуются церковным правом. Государственная власть не стала этого делать, оставив все рычаги управления за собой (имея на деле право оставить за собой лишь большинство этих рычагов, но не все). Но в этом и единственное ее преступление — такое вот превышение необходимой самообороны (самообороны церковного народа от жадных попов). Она защитила православных людей не идеально, но уж как смогла.

Реформы Екатерины продолжали реформы Петра именно в духе церковной пользы. Она реализовала проект нестяжателей, отняв у Церкви земли, то есть источник ее экономической независимости. У Церкви должна быть другая независимость, за которой экономическая независимость следует автоматически, а если Церковь всерьез опирается на земельную собственность, то сама такая Церковь несерьезна. Поэтому по сути Екатерина была тут права. Нестяжатели тоже в свое время говорили, что хотя церковная недвижимость канонами допускается, и многие святые ею владели безгрешно, в конкретных русских условиях этого допускать нельзя, так как иосифляне такого искушения не понесут. К сожалению, митрополит Ростовский Арсений Мацеевич этого не понимал. И, к другому сожалению, Екатерина не понимала, что его протест против ее власти над Церковью — тоже совершенно правильный; она-то считала, что петровское законодательство обжалованию не подлежит. У каждого была своя правда в этой истории, поэтому и митрополит Арсений — исповедник.

Другая реформа Екатерины — фактическое упразднение монастырей. Читая Ломоносова о монашестве его времени, эту реформу нельзя не понять. И можно только сожалеть, что ей не сопутствовала какая-то реформа в пользу формирования истинного монашества. Сама-то Екатерина вообще ничего не знала о возможности существования такового. Но, как бы то ни было, о русских монастырях ее времени я бы особенно сожалеть не стал.

Поэтому Синодальный строй был преступлением — но с очень существенными смягчающими обстоятельствами. Определяя род этого преступления более точно, можно его назвать самоуправством: это когда другое преступление пресекается не теми способами и не теми лицами, которые должны это делать по закону. Самоуправство было совершено формально светской властью, а по сути — церковным народом, который она представляла (так как светская власть в христианской империи — это форма организации церковного народа), и который не стал возражать всерьез против предпринятых ею мер.

2. Общее сергианство 1917 года 

Временное правительство изначально объявило себя нерелигиозным, но при этом сохранило синодальный строй с обер-прокурором, который теперь уже не был представителем христианской власти и христианского народа. С этой подменой первоначально согласились все без исключения члены Синода и все без исключения епископы. Через пару недель из Синода и со своих кафедр выгнали (просто так: выгнали, да и все тут, по причинам неугодности светской власти) пару епископов, один из которых, Московский митрополит Макарий (Невский), стал возражать уже против легитимности подобного Синода вообще (проснулся, называется). Но его никто не слушал, а на Поместный Собор летом 1917 года, куда он попытался подать жалобу о своем деле, его даже не допустили поприсутствовать.

Конечно, можно сказать, что низложенные в 1917 году митрополиты Московский и Петербургский были неканонично поставлены по указу светских властей, а потому подлежали низложению (тогда уж не увольнению на покой, как это было с ними сделано, а лишению сана). Но то же самое нужно было бы сказать обо всех без исключения прочих епископах. Поэтому такое избирательное правосудие только для этих двоих — очевидное неправосудие. Петербургский митрополит Питирим (Окнов) знал за собой достаточно грехов, чтобы не пытаться защищать свои права, но Макарий Московский имел заслуженную репутацию человека святой жизни и поэтому пытался отстаивать свои права на Московский престол, беззаконно захваченный будущим Патриархом Тихоном по выбору московского духовенства, предварительно запрещенного митрополитом Макарием в священнослужении (за отделение от него как от своего законного епископа).

Все прекрасно понимали, что сохранение синодального строя в условиях Временного правительства — это некоторый нонсенс, который не может быть оправдан практикой времен христианской империи; об этом много говорится в мемуарах Карташова (министра исповеданий Временного правительства). Но все сознательно поступили в духе "революционной законности". В  первых рядах революционеров – не только Сергий Страгородский (хотя он — самый первый; это лидер синодалов в 1917 году), но и новоизбранный митрополит Московский Тихон, а также прочие активисты, в частности, Антоний Храповицкий.

Таким образом, все епископы за единственным исключением Макария приняли подчинение Церкви неправославной власти. Тут даже неважно, что Временное правительство было сформировано еще в 1916 году в качестве масонской ложи (не был масоном только Милюков). Важно, что это правительство вполне откровенно позиционировало себя как светское и неправославное. Большевики тоже будут позиционировать себя как светскую власть, при которой существует свобода вероисповедания.

Какие тут канонические отличия от сергианства образца 1927 года? Почему в 1927 году Сергию нельзя было повторить установление того же точно строя управления, на который все епископы, за исключением одного, изгнанного со своей кафедры и с заседаний Собора, дали ему согласие еще в 1917 году?

Да, гэпэушник Тучков сильно проигрывал в морде лица по сравнению с первым обер-прокурором от Временного правительства князем Львовым (впоследствии секретарем обновленческого синода). Но каноническое-то различие тут в чем? Почему гэпэушник канонически хуже масона? Где об этом прочитать у святых отцов?

Сергий в 1927 году был логичен и последователен, а вся епископская оппозиция Сергию впала в логическое противоречие с самими собой. Неудивительно, что он смотрел на них, как на идиотов — даже как-то по-доброму и с жалостью.

Но тут был как раз тот случай, когда лучше впасть в противоречие с логикой и с самим собой, лишь бы только выпасть из преступной деятельности. Жаль, что никто из тех, кто пошел курсом Сергия в 1917 году, но встал к нему в оппозицию после 1927-го, не осознал публично своих ошибок, но уж лучше так, чем никак.

Впрочем, среди епископов дореволюционного поставления не нашлось ни одного, кто хотя бы и в 1927 году очнулся бы просто от сути сергианства, еще не видя ее практических последствий. Таких, как епископ Алексий (Буй), до революции в епископы не рукополагали. Массовый разрыв с Сергием пошел на другой волне.  

3. За что боролись, на то и напоролись

Массовый отход от Сергия начался после его указов о переводе епископов с кафедры на кафедру (около 40 за первый год после "Декларации") и запретов в священнослужении тем, кто отказывался подчиняться. Этими действиями Сергий показал, кто и зачем управляет Церковью его руками. Разумеется, эти указы были канонически ничтожными, а епископы, которым они были адресованы, даже не имели права их принимать, если бы и хотели. Последующие прещения Сергия этим епископам падали на голову ему самому и, в результате, сформировали сергианский раскол, в который Сергий загнал самого себя и своих присных. Это все ясно.

Но тут все ясно лишь до тех пор, пока мы соотносим действия Сергия с каноническим порядком. А в реальной обстановке того времени так почти никто не делал. Редкие исключения – это Михаил Новоселов (епископ Марк) и люди его духа, которые и смогли идейно возглавить сопротивление. Без них никакого иосифлянства бы не состоялось, так как епископы были совершенно растерянными, не исключая и самого митрополита Иосифа. И даже хуже того: попытка самоорганизации епископов дореволюционного поставления вокруг Агафангела Ярославского закончилась еще хуже, чем если бы ее вовсе не было: Агафангел пошел в атаку и струсил на полпути, нанеся огромный моральный ущерб формировавшейся тогда Истинно-Православной Церкви. Читая переписку иосифлян того времени, видишь, что мало что могло быть худшим, чем предательство Агафангела. Потому что дореволюционной штамповки архиереи (выражаясь библейски) были подобны трости, на которую если опереться, то она проткнет руку.

То же самое продолжалось с архиереями РПЦЗ. Эти люди испытывали иррациональный и панический страх, оказываясь в чистом поле без государственной бюрократии. Поэтому, забежавши куда-либо, они сами собой, под влиянием быстро развивающейся внутренней паники, доходили до готовности к переговорам о капитуляции. (Специально для интересующихся: в службе Новомученикам и исповедникам Российским производства РПЦЗ 1981 года почитаются не только Агафангел Ярославский, но даже убежденный сергианин и учитель самого Сергия Арсений Новгородский; их, конечно, следует вымарывать, да и вообще эту службу в редакции РПЦЗ лучше не использовать).

Впрочем, таким иерархам, как Иосиф Петроградский, Димитрий Гдовский и Сергий Нарвский, следует отдать справедливость: они поняли, кого надо слушать и даже слушаться. Епископ и не обязан всегда и все понимать сам, но тогда он обязан понимать, кого ему слушать.

Итак, почему же даже те иерархи, которые лично были людьми верующими и смелыми, впадали так надолго в канонический ступор при виде указов Сергия, а когда начинали действовать, то редко действовали последовательно и четко? — Очевидно, потому, что Сергий делал что-то очень привычное по форме, и поэтому было трудно найтись, как ему возразить.

Действительно, Сергий действовал хоть и против церковного права, но в полном соответствии с той "революционной законностью", которая была санкционирована полным составом российского епископата в 1926 году, когда он точно так же без суда и следствия и не имея для этого никаких канонических полномочий запретил и отлучил "григорианцев", то есть последователей Григория (Яцковского), архиепископа Екатеринбургского. Да, цели Григория и Ко. были неправильными, но канонически статус их группировки был даже лучше, чем у группировки, возглавленной тогда же митрополитом Сергием Страгородским.

В декабре 1925 года Григорий возглавил группу епископов, которая попыталась перехватить церковную власть после ареста местоблюстителя патриаршего престола митрополита Петра. Чуть раньше в должность "заместителя местоблюстителя" (а что это такое? это по каким канонам бывает такая должность?) вступил митрополит Сергий, которого признали в этом качестве все епископы, кроме тех, что отделились с Григорием Яцковским.

Григориане отвергли завещательное распоряжение митрополита Петра, которое тот оставил на случай своего ареста, но они были в этом правы. Во-первых, епископ вообще не имеет права назначать себе преемника по завещанию: это запрещено 76 Апостольским правилом (завещание Патриарха Тихона не нарушало этого правила, т.к. Патриарх был уполномочен Собором избрать себе преемника ввиду тяжелых обстоятельств, а этот преемник, будучи лишь местоблюстителем, а не Патриархом, был также одобрен фактическим Собором епископов, собравшихся на похороны Тихона; но митрополита Петра никакой Собор не уполномочивал избирать преемника, да и не бывает никаких преемников у местоблюстителей патриаршего престола, которые отнюдь не Патриархи). Таким образом, само завещание митрополита Петра было каноническим преступлением, пусть и совершенным по неведению, и также было каноническим преступлением рассматривать его всерьез и пытаться исполнить, что и сделали тогда все тихоновские архиереи, кроме григориан. Если григориане этого не сделали, то их за это можно было бы похвалить.

Григориане также вышли из формального подчинения местоблюстителю митрополиту Петру, но они и не обязаны были ему подчиняться, так как местоблюститель — это просто административная должность с очень ограниченными полномочиями, которых нельзя исполнять из тюрьмы и ссылки. Церковные каноны не предусматривают никаких санкций за неподчинение местоблюстителю. Местоблюститель существует лишь как организатор созыва Собора для избрания нового Патриарха, и никаких других прав у него нет. Если митрополит Петр перестал заниматься организацией нового Поместного Собора, то игру в местоблюстительство продолжать было нельзя. Нужно было вырабатывать хотя бы временный регламент существования церковной организации без Патриарха. Григориане сделали, на свой лад, именно это.

Таким образом, григориане всего лишь воспользовались своим правом организовать — в условиях отсутствия как Патриарха, так и даже его местоблюстителя (то есть процесса выборов нового Патриарха) — собственное церковное управление. При этом они, в отличие от Сергия, не предавали запретам и отлучениям никого из тех, кто не был с ними согласен. Канонически их движение было безупречным.

Другое дело, что за этим фасадом каноничности григориане скрывали свое собственное сергианство. Они сделали ровно то, что Сергий сделает через полтора года, — создали тихоновскую по происхождению Церковь, но в подчинении ГПУ. От них нужно было отделяться по тем же основаниям, по которым первые антисергиане, — вроде епископа Алексия (Буй), но не вроде митрополита Иосифа Петроградского — отделялись от Сергия.

Вскоре в ГПУ поняли ошибку: в разложении Церкви им нужно было делать ставки не на каноничность (это был у них неверный вывод после неудачи с обновленчеством), а на своеобразное — бюрократическое и нецерковное — понимание каноничности русскими архиереями. Поэтому уже в 1926 году, когда стало понятно, что из григорианства ничего серьезного не получится, они стали работать лично с Сергием. О дальнейшем все хорошо помнят.

Итогом стала григорианская по идеологии, но бюрократическая по происхождению сергианская лже-церковь. Она создавалась в соответствии со всеми "завещательными распоряжениями" и прочим мусором, произведенным тихоновскими архиереями, и была рассчитана на публику, которая не разбирается в канонах, но верит в бумажки с подписями начальства.

Все антиканоничные расправы, которые Сергий устраивал со своими противниками, прилетели к ним бумерангом от их собственного соучастия в расправах с григорианами. Да, григориане были церковными преступниками, и об этом нужно было свидетельствовать. Но при этом нужно было их обвинять в их настоящих преступлениях (вводя тот дискурс, который возникнет вскоре по отношению к сергианству), а не в тех мнимых преступлениях против церковной бюрократии, за которые их следовало бы похвалить. Беззаконная расправа над преступниками — тоже преступление, за которое может последовать наказание.

И, тем не менее: лучше так, чем никак. Хорошо, что большинство архиереев по состоянию на 1927 год ощутили хотя бы только на своей шкуре, что такое каноны, и что такое неканоничная расправа. Лучше поздно, чем никогда.

А сие все я написал, чтобы мы не ставили себе этих архиереев в пример, когда они заблуждались, и вообще не испытывали иллюзий по поводу их канонического сознания и сознательности. В частности, нужно помнить, что при жизни Патриарха Тихона еще никто не протрезвел от двойного синодально-революционного угара. 

http://www.portal-credo.ru/site/?act=fresh&id=1519