«Портал-Credo.Ru»: Расскажите, пожалуйста, о себе.

Елена Климова: Я родилась в городе Юрмала, в Латвии. Когда мне было десять лет, мы переехали во Псков. Тогда как раз распался Советский Союз. Дедушка мой был военным, и, хотя он родился в Латвии, вдруг он резко стал оккупантом. Тогда, после смерти дедушки, бабушка и мои родители переехали во Псков. И оттуда уже дальше началась моя история. В Пскове я жила до 2003 года…

Родители мои до сих пор там живут, сестра и много родственников. Во Пскове я поступила в педагогический институт и уехала оттуда после третьего курса. Проехав всю страну автостопом, попала сначала во Владивосток, а потом уже в Хабаровск.

- И там Вы стали православной?

- Православной – нет, не тогда. У меня бабушка по папиной линии очень была верующей. Она была духовным чадом отца Саввы Печорского. Она была очень верующей, много меня возила по монастырям. В Псково-Печорский монастырь мы ездили каждое лето на Успение, с детства во всяких разных монастырях пожили с ней. Она заставила моих родителей меня покрестить, несмотря на то, что они были очень против. И так началась моя жизнь в МП. До семнадцати лет я сознательно ходила туда, мне очень нравилось, и был очень неплохой священник во Пскове, к которому я ходила. Но где-то в этот период, может, это ещё связано с какими-то подростковыми исканиями, ещё с чем-то, наступило разочарование - не в вере, а именно в структуре, скажем, так называемой «Церкви». Потому что тот священник, с которым я общалась, очень близко общался и с католиками, и с протестантами, совершенно не смущался с ними молиться, для него это было нормой. Тогда ещё на подсознательном уровне меня это начинало напрягать. И вообще, поездив много по монастырям и посмотрев на их жизнь изнутри, в сознательном возрасте я ушла от этого.

Последний раз, когда я жила в монастыре, – это было под Псковом, Елизаровский монастырь, там была такая матушка Елисавета. Когда я приезжала, её как раз назначили игуменьей. Монастырь только восстанавливался, там были руины и всё было очень грустно. Я тогда училась уже на первом курсе, и это было последний раз, когда я куда-то съездила. Я стала всё меньше и меньше ходить в Церковь и уже предпочитала молиться сама, дома. Опять же, кочевая жизнь мало способствует регулярному посещению Церкви. Ведь сначала я жила во Пскове, потом немножко в Петербурге, потом уехала в Рязань, оттуда поехала в сторону Хабаровска, пожила в разных городах по месяцу, по два: в Красноярске, в Иркутске, потом уже в Хабаровске, во Владивостоке, где-то останавливаясь ненадолго. Очень хотелось посмотреть на нашу страну. Мне не хотелось ездить за границу в качестве туриста, а вот проехать через нашу страну мне всегда очень хотелось;  это я и сделала.

Уже потом, когда у меня родился ребенок, пообщавшись с разными людьми из разных тусовок, я поняла: моя жизнь будет однозначно связана с верой, и однозначно – с православием. Но мне почему-то казалось, что это непременно должно быть через моего мужа, который у меня будет (смеется). Когда я поняла, что мне пора выходить замуж, я решила для себя, что мой муж обязательно должен быть православный, должен быть любящий, но при этом он должен быть очень необычным. Это такое обязательное условие, которое я хотела. Буквально через несколько месяцев после того, как я это поняла, ко мне в гости пришёл мой будущий муж, Егор, и с порога заявил, что он – православный, очень хочет жениться... Но сразу было сказано, что в МП мы не пойдем, а будем искать какие-то другие пути. Перед этим он уже общался с владыкой Григорием (Лурье) и с людьми из питерского прихода – с Леной Андреевой и её, сейчас уже покойным, мужем Виталием. Виталий был очень дружен с моим мужем, и он Егору объяснял разницу. В МП Егор вообще не был никогда. Когда Виталий погиб, Егор всё переосмыслил. Мы на тот момент уже  были женаты. В 2007 году мы пришли в приход РПАЦ, который тогда был в Хабаровске. Он и сейчас есть, хотя и в другой немножко форме. Настоятелем прихода был отец Димитрий. И уже там нас венчали.

-  Вы сказали, что Вам хотелось, чтобы будущий муж был необычным. То есть Егор был каким-то необычным?

- Да, он и сейчас, если посмотреть на него, выглядит необычно. У него такие дреды, как моя коса, в общем, он такой бородатый-дредатый интересный человек. Его вид не очень вяжется с обычным пониманием православного человека, такого правильного православного мужчины – нет, это не он. И что мне понравилось – то, что его взгляд на веру и на Церковь не замутнен представлениями, которые навязываются в МП. Такая вот свежесть взгляда и искренняя вера  – она всегда чувствуется. Ничего наносного в нем не было, и сейчас, надеюсь, тоже нет. Мы уже 10 лет в Церкви, разные этапы у нас были, но, тем не менее, взгляд у человека остается необычный, нестандартный, что называется – «не оттуда зашел». То есть вот он сразу, с улицы, пришел в Церковь со своим взглядом. Но он очень старается соответствовать духу Церкви, поэтому он читает святых отцов – всех, какие попадаются, чтобы, не дай Бог, не уйти в сторону и «держаться в русле». 

Особенно ему критические издания нравятся. И то, что он их читает, мне очень облегчает жизнь. Потому что в этом случае мне можно читать меньше, и если я что-то не понимаю, то могу спросить у него (смеется). Так как иногда я немножко ленюсь и просто на мужа ответственность перекладываю, потому что ему в этом вопросе доверяю.

- Он ведь также изучал какие-то необычные языки?

- Да, у него хобби такое. Был период, когда он изучал санскрит. Чем он меня и покорил в свое время, когда пришел ко мне и положил на стол санскрито-английский словарь. Потом был период увлечения амхарским и армянским языками. По крайней мере, читать и писать со словарем на этих языках он научился. А потом были восточные языки – сирийский и другие. Может быть, сейчас не всегда время есть на это, оно скорее как хобби – купить учебник по какому-нибудь совершенно непонятному языку и посидеть над ним.

- А древнегреческий?

- Древнегреческий у нас шел в курсе обучения, поэтому это неинтересно. Егор отучился вместе со мной пять курсов на филологии, но не закончил. Поэтому ни латынь, ни греческий на него впечатления не производят. Но вообще я думаю, что увлечение такими языками, как сирийский, обусловлено интересом к отцам Церкви, и не столько к греческим философам или отцам, но именно к сирийским отцам. Вот такой Восток он любит, и интерес к этим языкам оттуда же.

- Кем он сейчас работает?

- Можно назвать это «монтажник-высотник». Он занимается промышленным альпинизмом, но это не просто промышленный альпинизм, а тот, который связан с вышками сотовой связи и их разного рода обслуживанием. Сейчас он их красит.

- В тайге?

- Да. Так что, когда я его спрашиваю: «Ну, где ты?» Он отвечает: «Я могу тебе прислать только координаты» - «Ну, деревню назови, какая там рядом?» Он, конечно, называет, но это мне мало о чем говорит. Ну а так, он работал и на Сахалине. У нас дома есть карта, на которой мы флажочками отмечаем, где он работал.

- Вам хотелось встретить необычного мужа потому, что Вы тоже были необычной?

- Не знаю, сложно сказать. Может быть, потому, что я очень боюсь не то чтобы скуки, а некой рутины. И в работе, и вообще – в жизни. Поэтому Егор – тот человек, который меня всегда держит в определенном тонусе. То есть никогда не знаешь, чего от него можно ждать в тот или иной момент, такой вот он живой. Наверное, поэтому я сразу поняла, что это мой человек. Ну и вообще,  я считаю, и такое ощущение у меня всегда было, что наша встреча и наш брак – это, видимо, то, что было предопределено.

- То есть два не совсем обычных человека встретились во Владивостоке, и оказались там случайным образом?

- Да, можно сказать случайным. Егор тогда тоже ездил автостопом, и поэтому оказался во Владивостоке. Он ездил автостопом гораздо больше меня. Где он только не был: и в Крыму успел пожить, и еще где-то, и не один раз. Я вот один раз проехалась по нашей стране, а он гораздо больше моего, несколько раз туда-обратно. Ну и до сих пор любит ездить. И его работа связана с командировками, да и не мыслит он, наверное, своей жизни без дороги. Особенно без тайги, без леса.

- Таким образом, вы встретились во Владивостоке, а потом переехали в Хабаровск?

- Да, во Владивостоке у нас не было жилья и материальных условий. А в Хабаровске у Егора квартира, да и родители Егора там живут. У меня хорошие отношения со свекровью, я ее очень люблю и оставить не могу. Поэтому я думаю, что мы в Хабаровске, наверное, надолго. И Егор, поездив по стране, решил все же, что Хабаровск – это его родной город, который он покидать не хочет. Он очень его любит. Поэтому мы переехали из Владивостока в Хабаровск. Это все произошло очень быстро. Мы были хорошо знакомы где-то неделю с Егором визуально во Владивостоке, потом переехали в Хабаровск, а через несколько месяцев поженились и повенчались. Все произошло очень быстро. Когда я уезжала, меня друзья спрашивали: «Ты знаешь вообще, с кем и куда ты едешь?» Ну я вот как-то была уверена, что я знаю, с кем и куда я еду (смеется). «Но ты же знаешь его всего неделю!» А я им сказала, что все будет хорошо!

- У Вас уже тогда был сын?

- Да, ему был уже год тогда. Сейчас ему двенадцать, и получается, одиннадцать лет мы с Егором вместе, с 2006 года.

- Какая у вас в Хабаровске церковная жизнь?

- Как говорит муж, мы живем в духовной пустыне. Вообще Хабаровск и Дальний Восток не отличаются воцерковленностью населения. Это атеистично настроенный город. Например, в этом году я ехала в автобусе на Крещение в два часа дня, и зашел дедушка с пустыми бутылками, явно за крещенской водой. Молодой человек ему уступил место и говорит:

- Ну что, батя, за водичкой?

- Да, за водичкой.

- Что, батя – верующий?

- Нет, - говорит батя, - неверующий!

- А зачем тогда, батя, тебе водичка?

- Ну, я ее в чаёк добавляю.

Вот это очень показательный диалог для города Хабаровска.

Поэтому нельзя сказать, что есть много желающих к нам прийти. Наш приход, или, скажем так, филиал прихода, – это наша семья из трех человек, и еще Лена Андреева с дочкой. Трое взрослых, двое детей – всего пять человек. Имеется еще один приход, он относится к Суздальской епархии и с нами молитвенного общения не поддерживает. Правда, у них сейчас и священника нет. Их священник, отец Димитрий, сейчас живет на Камчатке. Прихожане, когда хотят причащаться, собирают денег, покупают билет, и он прилетает с Камчатки на день или на два, совершает литургию и улетает обратно. Иной раз дешевле бывает пригласить отца Евгения из Суздаля (его из хабаровских прихожан рукоположили, но он в Хабаровске не задержался и уехал сразу в Суздаль). Вот иногда его просят приехать служить литургию. Так что сейчас в Хабаровске на постоянном служении нет никого из истинно-православных священников. Но у нас хотя бы есть запасные Дары. Раз в пятилетку я или мой муж, или мы вместе, приезжаем в Санкт-Петербург и запасаемся Святым Дарами. Суздаль с нами молитвенного общения не поддерживает, а отец Димитрий, он даже своему приходу не оставляет запасные Дары, я уж про нас и не говорю. Он почему-то боится оставить Дары своему приходу.

В этом приходе постоянных прихожан человек двадцать. Сейчас, правда, меньше, потому что теперь нет постоянного помещения и служить негде. Церковного здания у них нет; раньше служили на квартире у монахини, но в последнее время у нее стало плохо со здоровьем. Когда с Камчатки приглашают отца Димитрия, то служат у него дома, но его жена не очень рада этому; поэтому, думаю, долго это тоже не продлится. Не имея постоянного окормления, паства так или иначе разбегается. Остается ядро человек из пяти-шести, которые вместе собираются и хотя бы как-то молятся. Но на Пасху и Рождество в этом приходе человек двадцать собирается. Они спокойно живут от Рождества до Пасхи не причащаясь, и их это совершенно не смущает.  Мне это  непонятно, я бы не смогла так жить, честно говоря. Да и муж бы не допустил такого, чтобы можно жить без причастия по полгода. Ну а исповедь мы пишем по интернету владыке Григорию, и в таком режиме живем. Стараемся как можем. Служим мы сами, мирянским чином. Пришлось мне освоить порядок  службы – потому что куда деваться… Хотя не всегда получается все вычитывать. Потому что все, конечно, работают, один выходной в воскресенье, ребенок учится на шестидневке. Бывает тяжело. Но по мере сил и возможностей мы стараемся так вот молиться. 

- А сын как ко всему этому относится?

- Он с нами молится, причащается, но читать немножко ленится. Он умеет читать по- церковнославянски, но есть же мама, которая прочитает (смеется), поэтому бывает по настроению. Но никогда не отказывается присутствовать, написать исповедь, и уж, тем более, причащаться. Пока что он, я считаю, воцерковлён. А как будет дальше – я не знаю. У всех переходный возраст проходит по-разному. Потому что в Церковь все равно приводит только Бог, и никто больше. Как бы родители ни старались. Ну вот как показывает практика того прихода, суздальского, там много детей выросло – и из всех выросших детей в Церкви остался только один. Человек шесть было детей, и один только из них остался сознательным. Мальчик сейчас в 11-м классе. И он, кстати, очень хотел бы с нами молиться, у меня с ним очень хорошие отношения. Я – учитель русского языка. Я занимаюсь с ним русским языком очень давно, с третьего класса, и лично он против нас не имеет ничего, но пока мама не отпустит, он, конечно, не придет, хотя тоже прекрасно понимает, что без причастия сидеть столько времени нельзя; уже и своей маме говорит, что надо что-то с этим делать.  Отец Димитрий в свое время такую пропаганду провел против нас, что его прихожане опасаются с нами молиться, вот так получилось… 

Мы изначально туда пришли, там венчались, но пришлось уйти потому, что отец Димитрий отказался меня причащать. Из Суздаля пришел приказ такой: с «лурьитами» молиться нельзя. И всё. Отец Димитрий очень усердно взялся за исполнение этого приказа. Ведь я в 2007 году, приехав в Санкт-Петербург, естественно, ходила в храм к владыке Григорию и причащалась. И я этого совершенно не скрывала и не знала, что это вызовет такой резонанс. Когда я приехала обратно в Хабаровск, отец Димитрий на исповеди спросил меня: «Вы причащались у Лурье?» Я ответила: «Да». - «Молились?» - «Да». - «Вы должны в этом покаяться». Я говорю: «Я не поняла…  Я в грехах своих, конечно, согласна каяться, но вот этого я не понимаю». И он отлучил меня от причастия, надолго. А Егора, мужа моего, не отлучал. Но Егор сказал: «Это что такое? Мы одна семья, мы единомысленны, поэтому мы либо причащаемся вместе, либо мы не причащаемся». Но были запасные Дары, поэтому мы не волновались в этом отношении. Доходило до того, что мы литургию отстаивали в притворе (нас в комнату не пускали, и мы стояли в коридоре), а потом ехали домой, причащались запасными Дарами. Вот такая была история, год мы в таком режиме существовали. А потом мы поняли, что это бесполезно, что движения не будет никакого. Да и отец Димитрий сам сказал: «Ну, если вы каяться не собираетесь, то зачем вам ходить?» Затем пришла из Суздаля булла Митрополита Валентина о еретичности учения о. Антония Булатовича. Отец Димитрий зачитал эту бумагу и официально предложил нам уйти. После этого мы ушли в автономное плавание. Спустя несколько лет отец Димитрий уехал. Но люди в приходе были уже на тот момент против нас, потому что, как мне рассказывали, он каждый раз старался сказать в проповеди, что «лурьиты» – зло, с ними молиться нельзя, они такие нехорошие, зубы вам заговорят и совратят (смеется). Более-менее думающие люди это все пропускали мимо ушей и прекрасно с нами общались, и мы до сих пор дружим и хорошо общаемся. Ну а для основной массы прихода это недопустимо. Они считают невозможным прийти к нам и молиться с нами. Но я думаю, что и особой перспективы у того прихода нет, потому что без священника они не будут долго существовать.

- Улучшилось ли качество Вашей религиозной жизни с того времени, как Вы сами стали вычитывать службу дома? Может быть, это вообще все на благо повернулось?

- С одной стороны – конечно, да, потому что я стала разбираться в ходе службы. Конечно, с детства присутствуя на литургиях в МП, я как-то более-менее понимала, что происходит. Но когда сам смотришь в текст, читаешь, тогда больше вникаешь. Но минус  –  это то, что очень устаешь. Просто хочется иногда прийти и послушать, чтобы не стоять все время, не читать, потому что это бывает просто тяжело. Поэтому, если бы у нас была еще пара-тройка человек, и если бы еще кто-нибудь пел, – это было бы вообще идеально. Вот Лена Андреева поет, но она редко приходит, и нам очень сложно с ней согласовать наши действия, потому что нет единого налаженного механизма. Но я думаю, это все так и должно быть какое-то время. Единственно что – иногда бывает чувство отчужденности, одиночества. Чувствуешь себя где-то на краю земли, в забытом состоянии. У нас ведь в основном виртуальное общение происходит. И это нам очень помогает. Если бы и виртуального общения не было – тогда было бы вообще тяжело.

- А откуда Егор вообще взял этого епископа Григория (хотя тогда еще не епископа)?

- Через Виталия, мужа Лены Андреевой. Лена сама из Хабаровска, они из старой неформальской тусовки. По этой тусовке Егор был знаком с Леной и с ее мужем. Какое-то время Лена жила в Хабаровске, а муж её жил в Питере. Они на тот момент уже несколько лет как перешли из РПЦЗ в РПАЦ. Егор к нему приехал в гости, они общались, много гуляли по Питеру, разговаривали. И Виталий привел Егора в гости к владыке Григорию на службу. Тогда владыка Григорий сказал, увидев моего мужа (тот тогда был лысый): «А Вы что тут хотели, Вы же больше по буддизму?» Егора эти слова как-то так задели: «Почему это я по буддизму? В общем-то нет!» И с того момента Егор начал задумываться. А когда Виталий погиб трагически, его сбила машина в 2006 году, Лена Андреева пригласила моего мужа на поминки, и он пошел…

- В Петербурге?

- Нет, она тогда жила в Хабаровске. У Егора это был первый церковный опыт. Егор с конца 2006 года начал мне что-то говорить; я еще, конечно, посомневалась, потому что мне было немножко странно, что люди почему-то на квартире собираются, служат не в храме, мне это было не очень понятно. Но поскольку я к мужу имела доверие, и мне казалось, что он аргументировано говорит, то в 2007 году на Рождество мы пришли в тот хабаровский приход и присоединились к Церкви. А в феврале нас обвенчали. Летом 2007 года я приехала в Питер, а осенью 2007 года меня перестали причащать на том приходе. Все произошло очень быстро. На тот момент я прочитала книжку проповедей владыки Григория. И она произвела на меня очень сильное впечатление. Когда в 2007 году я приехала на Троицу в Суздаль и пожила какое-то время в монастыре, то я услышала там много нелестных слов про владыку Григория (тогда он еще не был владыкой). У меня это совершенно не вязалось с тем, что я прочитала. Его проповеди меня поразили, я увидела, что это очень искренний человек, и он не может быть тем, что про него говорят. И потом, когда я уже лично встретилась и познакомилась с ним в Санкт-Петербурге, я поняла, что это человек, которому я готова доверять и которому я готова исповедоваться.

- Вы рассказали про свою православную юность… А вот в отношении Егора – зачем странному  человеку с дредами это православие, почему, например, действительно не буддизм?

- Ну я так полагаю, он проходил всё это где-то в голове у себя: и язычество у него было, и тот же буддизм, но, конечно, лучше его самого об этом спрашивать. Но, как я полагаю, он чувствовал, что это не его, и даже не то, что чувствовал, – не находил, видимо, какой-то полноты везде, где он искал. О том, чтобы пойти в МП, у него, конечно, и мысли не было. К двадцати одному году он пришел к выводу, что полнота веры, видимо, только Истинной Церкви и больше нигде. Духовный поиск у человека все равно идет, и у каждого по-разному: кто-то раньше его проходит, кто-то позже. У Егора он шел где-то в период с восемнадцати до двадцати одного года. Но, конечно, то, что мы одновременно пришли в Церковь, вдвоем,  –  это очень помогает и поддерживает в какие-то моменты. Когда одному уже не хочется совершенно ничего, другой его начинает  пинать, говорить: «давай-давай», «что ты, что ты», «а чего ты не исповедовался давно, давай-давай». Это, конечно, существенно облегчает задачу. Поэтому, я полагаю, Бог и привел нас  вдвоем.

Беседовал Дмитрий Бирюков,
для «Портала-Credo.Ru»