6. Общее обо всех помыслах

Против всех злых помыслов подобает призывать на помощь Бога, «поскольку не всегда мы имеем силу сопротивляться лукавым помыслам», как сказал святой Исаак. Но нет иной такой помощи, как Бог. Потому молиться нужно Владыке Христу прилежно со вздохами и слезами так, сказал Нил Синайский: «Помилуй меня, Господи, и не дай мне погибнуть! Помилуй меня, Господи, ибо я немощен! Посрами, Господи, упования борющего меня беса! Осени голову мою в день брани бесовской! Борющего меня врага побори, Господи! Обуревающие меня помыслы укроти тишиною Твоею, Слове Божий!» Феодор же Студит, заимствовав у Давида, так повелел молиться против нечистых помыслов: «Суди, Господи, обижающих меня и возбрани борющим меня!» (Пс. 34, 1) — и остальное из псалма. И как песнописцы писали: «Рассеянный мой ум собери, Господи! Засоренное мое сердце очисти! Как Петру, дай мне покаяние, как мытарю, воздыхание, как блуднице, слезы, да взываю к Тебе: помоги мне, от скверных помыслов избавь меня! Ибо, как волны морские, восстают на меня беззакония мои и, как корабль в пучине, погружаюсь я помышлениями моими. Но в тихое пристанище направь меня, Господи, покаянием и спаси меня! Ибо очень скорблю я из‑за немощи ума моего. Как нехотя претерпеваю воистину невольное изменение! Потому вопию к Тебе: Богоначальная Троица Святая, помоги мне, в стоянии добрых меня учини!»

Это и подобное тому говоря из святых Писаний, на каждый помысел подходящее и во всякое время потребное, против всех да призываем Бога на помощь, и Тот упразднит их.

Если же и это потребуется когда‑то и нам, немощным, когда нападают на нас лукавые помыслы, — чтобы запретить и противоречить им, и отогнать их, то и это не просто и не как придется, но также именем Божиим, словами божественных Писаний, подражая святым отцам, скажем каждому помыслу так: «Господь да запретит тебе!» (ср.: Иуд. 1, 9). И еще: «Отступите от меня все, творящие беззаконие», {Пс. 6, 9), и уклонитесь от меня, все лукавнующие, «да поучусь в заповедях Бога моего» (ср.: Пс. 118, 73. 115). И — по примеру того старца, который говорил: «Отойди, окаянный! Приди, возлюбленный!» И услышал это брат, и подумал, что тот с кем‑то беседует, и спросил его, говоря: «С кем ты беседовал, отче?» И он сказал: «Злые мысли отгонял, а благие призывал». И если и нам это подходит, это да говорим и этому подобное.

7. О памяти о смерти и Страшном суде, — как поучаться в этом, чтобы стяжать эти помыслы в сердцах наших

Говорят отцы, что в нашем делании очень нужно и полезно всячески напоминать себе о смерти и Страшном суде. И Филофей Синаит предлагает как бы некий чин этого делания: «С утра, — сказал он, — надо проводить время с памятью Божией, то есть с молитвой и хранением сердечным, до времени трапезы; потом, поблагодарив Бога, подобает думать о смерти и о Суде». И когда мы стараемся это делать, лучше всего иметь в уме слова, сказанные Господом: «В сию ночь ангелы возьмут душу твою у тебя» (ср.: Лк. 12, 20), — и что о праздном слове придется отвечать в день Судный, как сказал Он (см.: Мф. 12, 36), и что сердечные помышления, сказал, оскверняют человека (см.: Мф. 15, 18). Вспоминать надо и изречения святых апостолов: «Конец приблизился» (ср.: 1 Пет. 4, 7) и «Придет день Господень, как тать в ночи» (ср.: 1 Сол. 5, 2), «Всем же нам должно явиться перед судилищем Христовым» (ср.: 2 Кор. 5, 10), и «Слово Божие судит» не только дела и слова, но и «помышления сердечные» (ср.: Евр. 4, 12). Начинатель же среди отцов, Антоний Великий, говорит: «Так нам подобает иметь в себе всегда, — что весь этот день не пребудем в этой жизни». И Иоанн Лествичник: «Поминай кончину свою — и во веки не согрешишь» {Сир. 7, 39). И в другом месте он же сказал: «Память о смерти всегда да будет с тобой». И Исаак Сирин: «Всегда храни в сердце своем, человек, что предстоит отойти». И не только все святые это делание имели, но и предписания внешней философии рекомендовали памятование о смерти.

Что же будем делать мы, страстные и немощные? Как деланию этому научимся, чтобы хоть немного этот помысел водрузить в своих сердцах? Совершенно стяжать эту память в себе — это дар Божий и дивная благодать, как сказал святой Исаак. Нас же не оставляет парение ума нашего и омраченное забытие, препятствуя пребывать и поучаться в этом. Часто размышляя об этом и собеседуя друг с другом о смерти, внутрь же сердца слова эти углубить и утвердить не можем. Но из‑за этого да не малодушествуем и да не отступаем от этого делания, поскольку с Божьей помощью, с трудом и со временем входим в это. И тот, кто решается, пусть делает так: да вспоминает выше написанные слова, понимая, как нужно и полезно это делание. Как ведь из всей пищи самая нужная — хлеб, так и среди прочих добродетелей — памятование о смерти. И как невозможно голодному не вспоминать о хлебе, так и хотящему спастись не поминать смерти, сказали отцы. Пусть затем ум сосредоточивается на том, что сказали о различных страшных смертях в писаниях святые, как‑то: блаженный Григорий Беседовник и многие другие. Полезным кажется мне и то, чтобы вспоминать нам различные смерти, которые мы видели и о которых слышали, каковые произошли и в наши дни. Ибо многие не только мирские, но и иноки, в благоденствии пребывавшие, и любившие житие века сего, и на долготу дней надежду имевшие, и еще не достигшие старости, внезапно были пожаты смертию. Из них некоторые и ответа никакого в час тот смертный дать не смогли, но так просто, стоя или сидя, восхищены были. А иные испустили дух, когда ели и пили. Те, идя путем, скоропостижно умерли. Иные же, легши на ложа, думая малым этим и привременным сном упокоить тело, так и уснули сном вечным. У каких‑то из них, как мы знаем, в тот последний час были тяжелые мучения, трепеты пугающие и сильные страхи, одни воспоминания о коих могут нас немало устрашить. И это все на память приводя, мы размышляем: где суть друзья и знакомые наши? И что они приобрели от того, что некоторые из них в чести и славе и властителями в мире сем были, или имели богатство и изобильное телесное питание? Не все ли это обратилось в тлен, смрад и прах? И вспомним песнописцев, об этом говорящих: «Какая житейская радость пребывает непричастной печали? Или какая слава остается на земле неизменной? Но все немощнее тени, и все обманчивей сновидений, на один час возникает, и все это смерть приемлет». Воистину ведь «всяческая суета в житии сем то, что не пребудет с нами по смерти. Не перейдет ведь туда богатство из этой жизни, и не сойдет туда с нами слава века сего, но смерть, придя, все это погубит». И так, уразумев суету века сего, «что мятемся всуе, упражняясь в житейском? Путь ведь этот краток, по которому идем. Дым житие это, пар, пыль и пепел, на малое время является и вскоре погибает», и хуже пути, как говорит Златоуст. Ибо дорогой идущий путник, когда хочет в какую-то сторону идти, идет; а куда не хочет, не идет; когда же обитает в гостинице, знает, когда пришел и когда намерен уйти: если вчера пришел, а назавтра уйдет. Имеет также возможность, если хочет, больше в гостинице задержаться. Мы же, хотим — не хотим, уходим из этой жизни и не знаем того, когда уходим: не имеем возможности, если еще хотим, пребыть здесь. Но внезапно придет «воистину страшное таинство смертное, и душа с телом вынужденно разлучается, от составов и сочетаний естественного союза Божьей волей отлучается». И что будем делать тогда, если прежде того часа не попечемся, не подумаем об этом и окажемся тогда неготовыми? И в тот горький час уразумеем, «как тяжело душе, разлучающейся с телом. Увы, как она тогда скорбит, и нет того, кто помилует ее! К ангелам очи возводя, напрасно она молится. К людям руки простирает и не находит помогающего ей никого», — только с Богом содеянные добрые дела. Посему, осознавая краткость нашей жизни, попечемся о том часе смертном, не предаваясь мятежам мира сего и попечениям неполезным. «Ибо всуе мятется всякий земнородный, — как говорит Писание. — Хоть и весь мир приобретем, но в гроб все равно вселимся», ничего из мира сего не взяв — ни красоты, ни славы, ни власти, ни чести, ни иного никакого наслаждения житейского. «Ибо, вот, смотрим в гробы и видим созданную нашу красоту безобразной и бесславной, не имеющей вида. И, глядя на кости обнаженные, скажем в себе: кто здесь царь или нищий, славный или бесславный?» Где красота и наслаждение мира сего? Не все ли — злообразие и смрад? И вот, все чтимое и вожделенное мира сего стало совершенно непотребным «и, как цветок, увядши, отпало, и, как тень, проходит мимо, — так разрушается все человеческое». И удивимся этому, говоря себе: «О чудо! Что это за происшедшее с нами таинство? Как предались мы тлению? Как сопряглись со смертью? — Воистину, Божиим повелением, как написано: из‑за преступления заповеди болезнь была у Адама; из‑за вкушения плода древа в древности во Едеме, когда змея яд изблевала, — из‑за того ведь вошла смерть во все роды, съедающая человека». Но глубиною мудрости Своей неизреченной полагая сроки нашей жизни и провидя смерть, «Владыка, придя, низложил змея, воскресение нам даровал», и к иной жизни переселяет рабов Своих.

Итак, примем в ум второе пришествие Господне и наше воскресение, и Страшный суд, сами евангельские слова Господни имея перед глазами, как богогласный Матфей их записал: «И после скорби дней тех солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются. И тогда явится знамение Сына Человеческого, и тогда восплачут все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою многою. И пошлет ангелов Своих с трубным гласом великим, и соберут избранных Его от четырех ветров, от концов небес до концов их» (ср.: Мф. 24,29–31).

Возлюбленный же ученик Господа Иоанн так записывает слова Его: «Наступает время, в которое все мертвые в гробах услышат голос Сына Божия и, услышав, оживут. И выйдут сотворившие добро в воскресение жизни, а сотворившие зло в воскресение осуждения» (ср.: Ин. 5, 28–29). И опять Матфей: «Когда придет Сын Человеческий во славе Своей и все святые ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей; и соберутся пред Ним все народы; и отделит их друг от друга, как пастырь отделяет овец от козлов и поставляет овец справа от себя, а козлов слева. Тогда скажет Царь находящимся справа от Него: Придите, благословенные Отца Моего, наследуйте уготованное вам царство от сложения мира» (Мф. 25, 31–34). «К находящимся же слева от Него скажет: Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его» (Мф. 25, 41). «И пойдут они в муку вечную, праведники же в жизнь вечную» (Мф. 25, 46).

А что, братия, горше и тяжелее, чем этот страшный и грозный ответ и зрелище, когда увидим всех согрешивших и не покаявшихся отсылаемыми праведным судом Божиим в вечные муки, и тяжко трепещущими, вскрикивающими и безутешно плачущими? Как не заплачем и не зарыдаем, когда представим в уме эти страшные и тяжелые муки, то есть, как говорит Писание, «огонь вечный, тьму кромешную, пропасть глубокую, лютого червя неусыпающего, скрежет зубов» (ср.: Мф. 8, 12; Мк. 8, 43–44) и прочие все болезни, ожидающие много согрешивших и сильно прогневавших преблагого Бога лукавым нравом, из которых первый — я, окаянный? Какой ведь страх, братия, будет у нас тогда, когда поставятся престолы, и книги откроются, и Бог на суде со славою воссядет, когда и сами ангелы будут предстоять в трепете? И что будем делать тогда мы, во многих грехах повинные люди, когда услышим, что Он зовет благословенных Отца в Царство (см.: Мф. 25, 34), а грешных отсылает в муку и от избранных отлучает? И что ответим и возразим тогда, когда все наши дела предстанут на обличение нам, и все наше тайное будет явлено, чем мы согрешили днями и в ночи словом, делом и помышлением? И какой срам тогда охватит нас, поскольку отказаться тогда от грехов никто не сможет, когда Истина будет обличать и превеликий страх овладеет грешниками! В радости же и веселии праведные войдут в чертог небесный, принимая воздаяние за свои добрые дела.

И кто передаст, братия, тот страх и ужас второго пришествия Господня и суда того Страшного и неподкупного? Как сказал некий из отцов: «Если бы возможно было тогда умереть, весь мир умер бы от того страха».

Потому убоимся, и ужаснемся, и воспримем это в ум. Даже если и не хочет сердце, принудим его думать об этом и скажем душе своей: «Увы, мрачная душа! Приблизился выход из тела! Доколе зол не отвращаешься? Доколе унынием угнетена? Что не помышляешь о страшном смертном часе? Что не трепещешь перед страшным судилищем Спасовым? Так что же ты ответишь или чем оправдаешься? Вот ведь дела твои предстоят, обличая тебя и обвиняя тебя. Итак, душа, доколе время есть, отступи от срамных дел, примись за благое житие, беги, упреди и с верою возопи: “Согрешил я, Господи, зло согрешил пред Тобою! Но знаю благоутробие Твое, Человеколюбче. Потому припадаю и молюсь Твоей благости: да придет на меня милость Твоя, Владыко! Ибо смущена душа моя и болезненна от мысли об исхождении своем от окаянного моего тела: как бы не встретил ее совет лукавого супостата и не захватил ее во тьме за неведомые и ведомые в этой жизни бывшие мои грехи. Будь милостив ко мне, Владыко, и да не узрит душа моя темного взора лукавых бесов, но да примут ее ангелы Твои пресветлые. Имеющий власть оставлять грехи, оставь мне, да почию, и да не отыщется пред Тобой грех мой, коим согрешил по немощи естества нашего словом, делом и помышлением, в разуме и в неразумии! Да окажусь пред Тобою при совлечении тела моего не имеющим никакой скверны на образе души моей, и да не примет меня, грешника, темная рука князя мира сего, чтобы ввергнуть меня в глубину адову. Но предстань мне и будь мне Спасителем и Заступником! Помилуй, Господи, осквернившуюся страстями жития сего душу мою, и чистой ее благодаря покаянию и исповеданию прими, и Своею силою возведи меня на божественный Твой суд. И когда придешь, Боже, на землю со славою и сядешь, Милостивый, на престоле Твоем судить праведным Твоим судом, мы же все нагие, как осужденные, неподкупному Твоему суду предстанем, тогда начнешь Ты рассматривать наши согрешения, — что нагрешили мы словом, делом и помышлением, тогда, Преблагой, не обличи мое тайное и не посрами меня перед ангелами и людьми, но пощади меня, Боже, и помилуй меня. Потому что о страшном Твоем судище я помышляю, Преблагой, и дня судного, трепеща, боюсь, совестью моей обличаемый, и очень скорблю о делах моих лукавых, и недоумеваю, как ответить Тебе, бессмертному Царю, так горько Тебя прогневав. С каким дерзновением взгляну на Тебя, страшного Судию, я, скверный и блудный? Но, Господь славы благоутробный, Отче, и Сыне единородный, и Дух Святой, помилуй и избавь меня тогда от огня неугасимого, и сподобь меня одесную Тебя стать, Судия праведный!”»

8. О слезах: что подобает делать хотящим обрести их

Говоря и думая это и этому подобное, если Божьей благодатью обретем при этом слезы, подобает плакать, сколько имеем силы и крепости. Потому что, сказали отцы, плачем избавляются от огня вечного и прочих будущих мук. Если же не сможем много плакать, понудим себя хоть малые капли с болью произвести. «Учитывается ведь всегда нашим добрым Судией, — говорит Лествичник, — как во всем, так и в слезах, естественная сила. Ибо видел я, — сказал он, — малые капли, словно кровь, с болью изливаемые, и видел источники, безболезненно истекающие. Я же по боли скорее, а не по слезам, судил об утруждающихся, думаю, что — и Бог». Если же не сможем обрести ни даже малой слезы иногда из‑за нашей слабости и небрежности, или по каким‑то иным причинам, да не отчаеваемся и не малодушествуем, но да скорбим, воздыхаем, сетуем и печалимся об изыскании этом с благой надеждой, ибо «скорбь разума восполняет меру всех телесных дел», — говорит святой Исаак. И еще сказал Иоанн Лествичник: «Кто в изыскании слез называет себя окаянным и осуждает, у тех воздыхания, удручения, душевная печаль, глубокое сетование и недоумение вполне могут заполнять место слез, хотя это и вменяется ими ни во что». А иногда и по какой‑то немощи не бывает слез, как говорит святой Исаак: не только у кого‑то ищущего их, но и у обретшего и принявшего дар слез они прекращаются, и теплота остывает из‑за телесной немощи. И Симеон Новый Богослов, говоря о слезах и всегда плакать повелевая, «даже если, по некоему необъяснимому промыслу, или по какой‑то приключившейся причине они будут у кого‑то скудны», — сказал. И еще, заимствуя из Писания, так он вещал: «А кроме того Давид говорил: “Жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит” (Пс. 50, 19)», — и справедливо сказал. Потому духом и сердцем сокрушенным и смиренным следует скорбеть в уме, и печалиться, и искать слез.

А искать, если истинно хотим, так подобает, как повелевает святое Писание. Особенно Симеон Новый Богослов обстоятельно об этом пишет, и слова Давида вспоминает, и, Лествичником написанное процитировав, говорит: «Хотящий выучиться в самую его книгу да вникнет», — если только естество тела не изнеможет: тогда ведь неполезно принуждать естество. Ибо «тело немощное, когда понуждаешь его к делу выше его силы, помрачение на помрачение причиняешь душе и большее смущение ей добавляешь», — говорит святой Исаак. И прочие отцы с этим согласны.

Это говорится отцами об истинной немощи, а не о притворной, каковая есть немощь помысла. В остальном же хорошо себя понуждать, как сказал святой Симеон. Он ведь, и прочее об этом написав, говорил: «Если в таковом устроении будет наша душа, никогда не останется без слез». Мы же, если не можем возвести себя до такой меры, потщимся хоть малую часть этого постигнуть и попросим этого с болью сердца у Господа Бога. Потому что святые отцы говорят, что благодать слез есть дарование Божие, одно из великих, и повелевают у Господа просить его. Говорит ведь преподобный Нил Синайский: «Прежде всего молись о получении слез». Блаженный же Григорий, святейший папа Римский, пишет «Если те, кто в благих делах пребывают, и сподобятся прочих дарований, слез же не получат, подобает им просить, чтобы — от страха ли Суда, или по любви к Царствию небесному — зло, что прежде соделали, они оплакали и затем туда, где великие и горящие любовью люди, и они вошли». И приводит притчу из священного Писания про Асхань, дочь Халева, которая, сидя на осленке, вздохнув, попросила у отца своего землю с проточной водой, говоря: «Сухую ты мне дал, прибавь мне и с водою». И дал ей отец ее «с водой на горе и с водой внизу» (ср.: Ис. Нав. 15, 16–19). И он толкует, что Асхань — это душа, сидящая на осле, то есть на бессловесных плотских движениях, а то, что, вздохнув, она просит у отца своего землю с проточной водой, — это показывает, что с великим воздыханием следует нам просить у Создателя нашего дара слез. И прочии святые с этим согласны.

Как же нам попросить и помолиться об этом? И откуда начало положить? — Только от божественных Писаний: «Ибо неспособны мы помыслить что от себя, но способность наша» (2 Кор. 3. 5) — боговдохновенное Писание, как святые написали.

Андрей Критский: «Откуда начну оплакивать дела страстного моего жития? Какое начало положу нынешнему рыданию? Но как Милосердный, дай мне слезы умиления, да, плача, Тебе, Творцу всех и Создателю, нашему Богу, исповедаю, сколько перед Тобой согрешил я окаянной душою моею и скверной моей плотью, да, Твоею помощью укрепляемый, оставлю теперь прежнее бессловесие и принесу Тебе слезы покаяния!»

Германа Цареградского: «Боже мой, Творец всего мира, Создатель мой, в древности источивший источники вод из нерассеченного камня, горькие воды усладивший, подай источники слез зеницам очей моих! Голову мою наполни водами чистительными и сделай брови мои облаками, вечно изливающими! Ибо грязь мыслей и душевная скверна требуют, Владыка, иссопа Твоего человеколюбия; очи сердечные — воды, дождя непрестанных слез, или озер, или источников, очищающих душу».

Ефрем: «Даруй же, Владыко, мне, недостойному, постоянные слезы для просвещения сердца, да, просветив сердце, источу я источники слез со сладостью в чистой молитве, да истребится великий список моих грехов в слезах малых и да угасит там этим малым плачем огонь палящий!»

Симеона Нового Богослова: «Господи, Зиждитель всех! Сам подай мне руку помощи и очисти скверну души моей, и подай мне слезы покаяния, слезы любви, слезы спасительные, слезы, очищающие мрак ума моего, светлым свыше меня сотворяющие, — чтобы желать видеть Тебя, Свет мира, просвещение моих окаянных очей!»

«О, Христос, Царь всех, дай мне слезы теплые, да оплачу свою душу, которую зло погубил.

Тучу мне подай, Христос, слез божественного умиления, ибо Щедр, да оплАчу и омою скверну, плод сластей, и явлюсь Тебе очищенным!

Слезы дай мне, Боже, как в древности жене–грешнице!»

И прочее из стихов, и иные этому подобные, находящиеся в святых Писаниях, подобает прилежно говорить из глубины сердца при прошении слез. И «часто да помолимся Господу», как говорит святой Исаак, «да подаст нам эту благодать слез, лучшую прочих дарований и их превосходящую». Ибо если получим ее, благодаря ей войдем в чистоту душевную и все блага духовно воспримем.

Есть некоторые, еще не стяжавшие в совершенстве дара слез, приобретающие его кто от чего: один — от рассмотрения таинств человеколюбия Господня, другой — от чтения повестей о житии и подвигах и поучений святых, иной — от одного произнесения Иисусовой молитвы, иной же от некоторых молитв, сотворенных святыми, в умиление приходит, иной же от каких‑то канонов и тропарей сокрушается, другой — грехи свои вспоминая, а иной — от памяти о смерти и Суде, и еще иной — от желания будущего наслаждения и от иных различных образов. В чем бы в прочем кто ни обретал слезы, о том и следует ему помышлять и держаться, пока не придет плач. Поскольку, сказали отцы, «хотящий избавиться от грехов, плачем избавляется от них, а хотящий не обрести их, благодаря плачу не обретает их». Это ведь и есть путь покаяния и плод его. И о всякой напасти, находящей на нас, и о всяком помышлении вражеском подобает человеку плакать перед благостью Божией, чтобы помог ему. И почиет вскоре, если с разумом молится.

Симеон же Новый Богослов все добродетели называет воинством, а царем и начальником — умиление и плач, «поскольку тот, — сказал он, — вооружает, укрепляет и научает бороться с врагом во всех начинаниях и сохраняет от ратей противника».

Если же когда‑то и непохвальными помыслами окажется занят ум наш, или и душевредными, или чем‑то слышанным нами, или виденным, хотя бы и от любви к чему‑то природному, или в скорби неполезной, — и если мы при этом обретем слезы, подобает обратить помыслы к полезному — или к славословию Бога, или к исповеданию, или к смерти и мукам, и прочему, и так плакать. Говорит ведь Лествичник: «От вредного или природного пересадить слезы на духовное — это достохвально. Когда же, Божией благодатию, сама собой без нашего умышления и старания душа наша окажется умиленной и в слезах, — это посещение Божие и слезы благочестивые. Их подобает хранить как зеницу ока, пока не пройдут. Ибо великую силу имеют они для истребления грехов и страстей, — большую, чем от нашего старания и ухищрения бывающие слезы».

Когда же благодаря вниманию, то есть хранению сердечному, от божественной благодати явится в молитве духовное действие, влагающее теплоту, согревающую сердце и утешающую душу, к любви Божией и человеческой неизреченно распаляя, и ум веселя, и сладость изнутри и радость подавая, тогда слезы самопроизвольно проливаются и без понуждения сами по себе источаются, утешая болезнующую душу, подобную младенцу, плачущему, а при этом и светло улыбающемуся, — как говорит Лествичник. Этих слез да сподобит нас Господь! Потому что у нас, новоначальных и еще неискусных, большего, чем это, иного утешения нет. Когда же, Божией благодатью, это дарование умножится в нас, тогда облегчение в борьбе бывает и помыслов успокоение, причем ум, словно обильной пищей, насыщается молитвой и веселится, а из сердца источается некая сладость невыразимая, и на все тело распространяется, и во всех членах болезнь обращает в сладость. «Таково утешение, рождаемое плачем», — говорит святой Исаак, по слову Господа, каждому — «по благодати, данной» ему (см.: Рим. 12, 6). В радости бывает тогда человек, необретаемой в веке сем, и никто не знает этого, — только предавшиеся всей душой этому делу.

9. О сохранении себя после этого

Когда же сподобит нас Господь благодатию Своею обрести слезы и плакать, или чисто помолиться, тогда всячески подобает сохранять себя от духа гнева и прочих неподобающих помыслов. Ибо или внутренними помыслами старается тогда смутить нас враг, или извне мятеж и брань ухищряется навести, стараясь наше дело сотворить порочным. Как сказал Лествичник: «Когда трезвенно помолишься, вскоре будешь борим на гнев, ибо это расчет врагов. Потому, — сказал он, — всякую добродетель, особенно же молитву, мы должны совершать всегда с большим вниманием». Также и по молитве надо стараться пребывать выше ярости, гнева и прочего душевредного, поскольку, — говорил он, — «у новичков безгневие, как уздою некою, связано слезами». И если мы выпускаем узду и нехорошо управляем, гнев тотчас бесчинствует. Также и Нил Постник говорит: «Очень завидует бес человеку молящемуся и всякими кознями старается помешать его разуму, непрестанно движа в памяти помыслы о вещах и все страсти воздвигая в плоти, чтобы смочь воспрепятствовать его доброму течению и шествию к Богу. Если же, много чего сделав, лукавнейший бес не сможет помешать успешному в молитве, тогда немного ослабевает и потому мстит тому помолившемуся: или, до гнева его разжегши, губит бывающее в нем от молитвы доброе устроение, или, раздражив некоей бессловесной страстью, помрачает ум. Потому, — сказал он, — помолившись как подобает, ожидай того, что не подобает, и стань мужественно, охраняя свой плод. На это ведь ты был учинен изначально — “возделывать и охранять” (ср.: Быт. 2, 15). Так что, делая, неоставляй без охраны натруженное. Если же нет, никакой не получишь пользы, молясь».

А эти слова — «возделывать и охранять» — святой этот привел из Ветхого Завета, ибо Писание говорит: сотворил Бог Адама «и ввел его в рай, возделывать его и охранять» (Быт. 2, 15). И здесь делом райским он назвал молитву, хранением же после молитвы — соблюдение от неподобающих помыслов. И когда посетит нас Господь в таковом, всячески да бережем себя от неподобающих помыслов, тем более от слов и дел, и чувства тогда внимательно да соблюдаем, да от них не подвижется на нас брань. Если же вынужденно душа впадет в помышления, тут же прибегнем к Сотворившему ее с мольбою, и Тот разорит их все. Лучше и беспечальней этого делания нет. И так, с подаваемой Богом силой, души наши в страхе Его сохраним, не позволяя уму рассыпаться от помыслов слабости, ни чтобы суетное веселие расхитило его, дабы душа не утратила приобретенного умиления из‑за неутвержденности слабого помысла. Но по слезах и молитве в том же мудровании себя да сохраняем.

10. Об отсечении и беспопечении истинном, каковое есть умерщвление для всего

Чудные же эти делания, о которых мы сказали, непременно требуют отсечения и беспопечения, то есть умерщвления для всего, и упражнения и внимания в одном деле Божием, как сказали, внимая Премудрости, великие отцы. Говорит ведь Макарий Великий: «Хотящий приступить к Господу, и жизни вечной сподобиться, и быть жилищем Христа, и Святым Духом исполниться, чтобы плоды Духа по всем заповедям Господним смочь создать чисто и непорочно, должен начать так. Первое — твердо веровать в Господа и всего себя отдать словам Его заповедей, отречься от мира во всем, да ничем из видимого ум не занимается, но только одного Господа пред очами имеет и заповеди Его, и только Ему Одному старается быть угодным; и пребывать всегда в молитве, надеясь на посещение Божие и Его помощь, разум ума своего в этом всегда имея; и принуждать себя всегда ко всякому благу и к исполнению всех заповедей Господних, сколько есть силы, хотя бы и не хотело сердце из‑за владеющего им греха, веруя, что, придя, Господь вселится в него и усовершенствует и укрепит его во всех заповедях, и сам Господь будет жилищем души. И — поминать Господа всегда, ожидая Его во многой любви. Тогда Господь, видя такое благое его произволение и тщание, творит милость Свою над ним и избавляет его от врагов его и от живущего в нем греха, Святым Духом его исполняя. И так впредь без усилий и без труда творит он все заповеди Господни поистине, скорее же — Господь в нем, и тогда плоды духа приносит он чисто». И Василий Великий говорит: «Начало чистоты души — безмолвие». И Иоанн Лествичник сказал: «Дело безмолвия — непопечение и о благословенных, и о бессмысленных вещах и молитва без лености, а третье — неокрадываемое делание сердца». Благословенными вещами он называет не те, что ныне у нас обычны, — заботы о стяжании сел и о содержании многих имений и прочие с миром сплетения. Ибо таковые суть бессмысленны. Но те, что в благом образе случаются и кажутся беседами ради спасения души. И это ведь в подобающее время и в меру с духовными и благоговейными отцами и братьями подобает творить. Но если без осторожности творим эти, невольно обязательно впадем во вторые. Эти первые мы назвали благословенными. Вторые же: любопрения и прекословия, роптания и осуждения, и уничижения, укорения и прочее злое, во что впадаем от предваряющих благословенных. «Невозможно ведь, — сказал Лествичник, — по естественному порядку вещей, не изучившему букв книгами поучаться, и еще невозможнее тому, кто не стяжал первое, то и другое с разумом пройти». То же можно сказать простой речью: невозможно не учившемуся грамоте говорить по книгам, читать и канонаршить; «и еще невозможней тому, кто не приобрел первого», — то есть отсутствия попечения о благословенных и бессмысленных вещах, то есть смерти для всего, — совершить пение с разумом без лености и молитвы со вниманием, иными словами, делания сердечного. Молитвой здесь он называет стояние без лености в пении, деланием же сердечным — сидение в молитве и блюдение ума. И в другом месте: «Маленький волос тревожит око, а маленькое попечение исчезнуть заставляет безмолвие». И еще: «Вкусивший молитву одним словом произносимым многократно ум оскверняет, и, представ на молитву, любимого обычно не обретает». Также и Симеон Новый Богослов сказал: «Да будет твое житие безмолвно и беспечально, для всех умерщвленно». И поставив это впереди, затем, после этого, учит о молитве и внимании. И Исаак хотящим истинно безмолвствовать и очищать ум в молитве говорит: «Удались, чтобы не видеть мир, отсеки беседы и не пожелай принимать в келье своей по обычаю друзей, даже в благостном образе, кроме одних тебе единонравных, единовольных и сотаинников твоих. И бойся смущения от душевного соприкосновения, каковое обычно невольно продолжается и когда пресеклось и прекратилось внешнее общение. И это, — говорит он, — мы по опыту знаем. Ибо когда прекратим таковые беседы, хоть они и кажутся хорошими, тотчас по прекращении собеседований в смущении бываем душою, хотя мы этого и не хотим, и они против воли нашей движутся в нас и в соприкосновении с нами немалое время пребывают. Потому что даже с ближними и любимыми нами излишние и несвоевременные слова производят смущение и весьма разрушают умное хранение и тайное поучение». В другом месте он более жестко говорит о них и так: «О, какое зло — лицезрение и беседа для истинно пребывающих в безмолвии! Воистину, о, братия! — большее, чем для не придерживающихся безмолвия. Как суровость заморозка, внезапно напав на верхушки садовых растений, иссушает их, так и беседы человеческие, хотя и предельно малые и, кажется, к добру ведущие, иссушают цветы добродетелей, внове процветающие от питающего их безмолвия и окружающие своей мягкостью и молодостью сад души, “насажденный при исходах вод” (Пс. 1, 3) покаяния. И как суровость инея, настигая, губит внове произрастающее, так и беседа человеческая — корень ума, начавший приносить злак добродетелей. И если беседа с людьми, в чем‑то воздерживающимися, в чем‑то же имеющими малый недостаток, обычно вредит душе, насколько больше — вид и речь простых глупцов, — не скажу мирских. Как благородный человек и честный, когда опьянеет, забывает свое благородство, и обесчещивается чин его, и осмеяна бывает его честность чуждыми помыслами, пришедшими к нему от силы вина, так и целомудрие души замутняется от лицезрения и беседы человека, и забывает она образ сохранения своего, и стирается из ума ее блюдение желания ее, и искореняется у нее всякое устроение похвального стояния. Итак, если беседа и пространность в парении, приключающиеся сущему в безмолвии, или и приближение их, как‑то: зрение и слышание чего‑то, достаточны — по причине многого привходящего зрения и слышания, — чтобы произвести холодность и смущение ума в божественном, и если за малое время они производят такое разорение, что скажем о всегдашних встречах и долгом в них пребывании?»

И в другом месте тот же святой Исаак говорит: «Любящий мирские собеседования, — он лишается жизни, и мне нечего сказать о нем, но могу только с плачем рыдать рыданием неутешным, звук которого сокрушает сердца слышащих». И еще в другом месте сказал: «Один вид мирских может подать силу страстям, достаточную, чтобы расслабить подвижника и изменить мудрость и стремление его».

Потому подобает иноку не приобщаться к противоборствующим ему, но удаляться при приближении всего, чем искушается его свобода. Ибо когда человек придет к Богу заключить с Богом договор, не только бежать всего этого он должен, но и не видеть всякого чина мирян, ни слов их, ни о них не слышать.

И много еще подобного этому пишут этот святой и другие святые. И таким образом, верится, что это истина непременно.

11. 0 том, что не прежде времени и подобающими мерами эти делания подобает совершать

И самые эти хорошие и благолепные делания с рассуждением подобает творить, в благое время и подобающими мерами, как говорит Василий Великий: «Все, что мы делаем, надо предварять рассуждением, ибо без рассуждения и хорошее оказывается во зло по причине несвоевременности и несоблюдения меры. Когда же рассуждение установит время и место для благого, получается чудесный прибыток». И Лествичник, из Писания взяв, говорит: «“Время всякой вещи под небом” (Еккл. 3, 1) во всем; и в нашем священном жительстве всему свое время». И чуть дальше вперед пройдя, продолжим: «Время безмолвию и время немятежной заботе, время молитвы непрестанной и время службы нелицемерной. Итак, да не взыщем, гордостным усердием прельщаемые, прежде времени то, что придет в свое время, иначе и во время не получим. Поскольку есть время сеять труды, и есть время пожинать благодать неизреченную». В другом же месте он предложил притчу: «Небезопасно неискусному отделяться от множества воинов для единоборства, и небезопасно иноку прежде искуса и многого обучения борьбе с душевными страстями начинать безмолвие: один получит телесные, а другой душевные раны». Ибо редким дано проходить истинное безмолвие, и то лишь тем, кто принял божественное утешение, поощряющее в трудах, и помощь в бранях.

И Варсонофий Великий брату, прочитавшему в Патерике, что желающий поистине спастись должен прежде среди людей вынести досаждения, поношения, бесчестие и прочее, подобно Господу, и тогда пойти на совершенное безмолвие, то есть восхождение на крест, иными словами — умерщвление для всего, — отвечал старец, говоря: «Хорошо сказали отцы, и иначе невозможно». А другому сказал: «Безмолвие дает повод для высокоумия, если человек прежде не приобретет себя. Приобретение же себя значит быть непорочным в смирении». И еще сказал: «Если дерзаешь пойти выше меры своей, то уразумеешь, что и то, что имеешь, погубишь. Но среднего держись, внимая воле Божией. Ибо если кто‑то захочет обеспечалиться прежде времени, общий враг уготовит ему смущение, большее покоя, и доведет его до того, что тот скажет: лучше бы мне было не родиться!» Сказал же это святой потому, что и множество обольщений последует им, как и Григорий Синаит говорит: «Многим в безмолвии неискусным случалось прельститься в древности и ныне. И после больших трудов новоначальные и самочинные навлекают на себя большее поношение и смех, — неосмысленно, я имею в виду, безмолвствующие. Ибо память Божия, то есть умная молитва, — высшее из всех деланий и глава добродетелей, как любовь Божия. И тот, кто бесстыдно и дерзостно хочет войти к Богу и часто беседовать с Ним, стараясь стяжать Его в себе, легко умерщвляется бесами, если они попущены будут. Ибо дерзкий и высокомерный, высшее достоинства своего и устроения взыскав с величанием, спешит успеть прежде времени. Сильные ведь и совершенные способны наедине бороться с бесами и меч, “то есть глагол Божий” (Еф. 6, 17), на них извлекать. Немощные же и новоначальные, как к твердыне прибегая к благоговению и боязни, от брани отказываясь, прежде времени сражаться не смея, смерти избегают».

Нам, это слышащим, подобает сохранять себя и прежде времени на высокое не дерзать, чтобы кто‑то, повредившись, и душу не погубил. Но в подобающее время и среднею мерою, как представляется, удобнее продвигаться, при том что и Писание свидетельствует, что на среднем пути обычно не падают. А подобающее время — прежде обучившись с людьми. Средний же путь — это с одним или, больше, с двумя братьями житие. Как Иоанн Лествичник рекомендовал желающим постояннее работать Христу выбирать более для себя подходящие виды жития и пребывалища. И что есть три вида правильной организации иноческого жительства, сказал: или уединенное отшельничество, или с одним, или, больше, с двумя безмолвие, или общее житие. И из Писания привел: «Не уклоняйся ни направо, ни налево, но царским путем иди» (ср.: Втор. 5, 32; Числ. 21, 22). Ибо средний из перечисленных путей для многих был самым подходящим, то есть безмолвие с одним или с двумя. «Ибо горе, — сказал он, — одному, если впадет он в уныние, или в сон, или в разленение, или в отчаяние: нет человека, который бы поднял его». И Самого Господа слова привел, Который сказал: «Где два или три о имени Моем собрались, там Я среди них» (Мф. 18, 20). В другом месте: «“Лучше, — сказано в Писании, — двоим, нежели одному” (Еккл. 4, 9), — то есть благо отцу с духовным сыном при содействии божественного Духа в предпринятом подвизаться». И чуть ниже: «Кто без помощи начинает бороться с духами, ими уморяется». Перечислив же благие нравы некоторых, сказал: «Таковым всякое сопребывание с людьми противопоказано, ибо они могут с наставником из безмолвия, как из пристани, восходить на небо, не имея ни нужды, ни искуса пребывать в общежительных мятежах и соблазнах».

Побеждаемым же душевными страстями отцы повелели и не касаться безмолвия, особенно наедине. Страсти же душевные: тщеславие, самомнение, лукавство и прочие, происходящие от них. «Подобен тот, кто с этими недугами начинает безмолвие, с корабля соскочившему и на доске земли безбедно достичь надеющемуся», — сказал Лествичник. «А кто борется со скверной, значит, с телесными страстями, — и им не просто и не как придется надо подвизаться, но вовремя и не уединенно, и то — если имеют наставника. Ибо уединенное жительство требует ангельской крепости». И еще некоторые из душевных страстей помянув, говорит: «Ими беспокоимый, и следа безмолвия видеть да не дерзает, чтобы не пострадать исступлением». И иных многих находим в святых Писаниях дивных и великих отцов, так научивших и поступавших.

Святой Исаак ведь больше всех безмолвие похвалил, и он называет Арсения Великого совершенным безмолвником. И вот, и тот имел слугу и учеников. Также и Нил Синайский, и Даниил Скитский учеников имели, как о них повествуют писания, и иные многие. И повсюду находятся в святых Писаниях похвалы безмолвию с одним или с двумя учениками, чему мы и сами свидетелями были в Святой Горе Афонской и в окрестностях Царьграда. И по иным местам много такого пребывания. Если найдется где‑то духовный старец, имеющий учеников, одного или двух, и, если имеет потребность, иногда — третьего, и если какие‑то поблизости безмолвствуют, в подходящее время приходя к старцу, они просвещаются беседами духовными. Мы же, новоначальные, неразумные, один от другого вразумляемся и укрепляемся, как написано: «Брат, когда ему помогает брат, — как град крепкий» {Притч. 18, 19), — и имеем учителя необманчивого — божественные Писания. Потому нам кажется удобным пребывание с верными братьями, единомудренными в деле Божием, с одним или двумя, чтобы, от святых Писаний воле Божией научаясь, если кому‑то Бог подаст больше разуметь, брат брата назидал и друг другу помогал при нападениях бесов и терзаниях от страстей, как говорит святой Ефрем, и таким образом на благие дела благодатью Божией да направляемся.

Прежде же всего молитвой подготовиться нам подобает, когда хотим созидать жилище безмолвия, да даст нам Бог нужные для совершения качества, как сказал Лествичник, то есть терпеливое сидение, да не будем после положения основания посмешищем для врагов и препятствием для других делателей. Но да будем охраняемы в благих делах благодатью Господа нашего Иисуса Христа за молитвы Пречистой Владычицы нашей Богородицы и всех святых, в делании добродетелей просиявших. «И то уразумеем, что не ради исполнения излишних правил, чтобы их исполнять, мы избираем селения безмолвия, — как сказал святой Исаак, — ибо известно, что общение со многими больше этому способствует», — но чтобы отступить от мятежей, неполезных беспокойств и прочего, неугодного Богу, и пребыть в заповедях Его, приобретая нужное на потребу от трудов своих. Если же нет, то — принимая малую милостыню, откуда усмотрит благость Его. От излишнего же надо всячески отказываться. Браней же, тяжб и ссор из‑за телесных лихоимств, как яда смертельного, да избегаем. И эти делания творя, каковые угодны Богу, — пение, молитву, чтение, поучение в духовном, рукоделие и, может, какой‑то работой служение — и Богу приобщаясь по мере силы по внутреннему человеку, мы так славу воссылаем в благих делах Отцу и Сыну и Святому Духу, единому в Троице Богу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Божией помощью укрепляемые, это ведь мы, неразумные, в меру худости нашего разума написали для напоминания себе и подобным мне, находящимся в чину учимых, если соизволяют. Но — не от себя, как и в начале этих писаний сказал я, а от богодухновенных писаний святых отцов, просвещенных разумом. Ибо все, что здесь, написано не без свидетельства божественных Писаний. И если что‑то найдется в них неугодное Богу и неполезное для души из‑за нашего неразумия, да не будет того, но воля Божия, совершенная и благоприятная, да исполняется, я же прощения прошу. Если же кто‑то в этом больше и более полезное разумеет, пусть он так и делает, и мы этому радуемся. Если же кто‑то от них пользу обретет, и обо мне, грешном, да помолится, да обрету милость перед Господом.