МЯТЛЕВСКИЕ ЧТЕНИЯ: Роман Кашпир. Услышанное у преподобного Феодора Студита: о различении лжи, наказании злодея, брани и братстве христиан

Доклад на V Мятлевских чтениях 28 ноября 2015 г.

Что не определено и не утверждено свидетельствами Отцов, то вымышлять, и говорить, и делать – тщеславие[i].

Прп. Феодор Студит

«Преподобный и богоносный отец наш Федор Студит – это огромная гранитная скала, богодарованная Церкви, о которую как волны морские разбились могущественные византийские императоры-еретики, императоры-гонители православия, разбились епископы, угодничавшие перед тиранами-еретиками – епископы-приспособленники к ереси прелюбодейной и иконоборческой, разбились они со всем окружавшим множеством приспособленцев, священников, монахов и мирян», – восхваляет студитского игумена архиепископ Антоний (Голынский) и мы.

Святой, для которого Бог стал всем и который сам стал богом по благодати, служит камертоном для настройки разума на христоцентричный лад.  Он велит не слушать того, кто «говорит и ссылается на времена, дни и поколения, – тогда одни, а теперь другие». «А я возражаю, – пишет[ii] святой, – что такое различие произошло не от времени. Но … от перемены свободной воли, оскудевшей божественной любовью и обратившей привязанность свою на вещи тленные, не желающей и не решающейся следовать достохвальным примерам».

I

Лукавое и пагубное царство диавола … идет войной на людей, воюя против добродетели и ведения…

Прп. Максим Исповедник, Вопросоответы к Фалассию, 50

Прп. Феодор начинает объяснение[iii] частого заблуждения о том, что ложь если и не полезна, то временами необходима, с указания на непреложность правила свт.Василия Великого. А именно, на вопрос: «Надобно ли лгать, имея в виду что-нибудь полезное?» – он отвечает: «Этого не дозволяет сказанное Господом нашим Иисусом Христом, который решительно говорит, что ложь – от диавола (Ин. 8:44), не показывая никакого различия во лжи». И апостол также свидетельствует: «Если кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2Тим. 2:5).

Вопрос, заданный преподобному, был таков: следует ли совершенно не лгать, даже в крайних случаях, приводящих к смерти брата?

Вначале преподобный указывает на решительную необходимость соблюдать заповеди Божии не от случая к случаю, но «всегда, всяким лицом и во всякое время».

Разрешение же недоумения святым состоит в различении истинного характера действия согласно его результату: то, что ведет к благу ближнего (но не себя самого), то истинно, пускай и кажется ложью (например, «умилостивление подарками»[iv], то есть современным языком – взятки), и исполняет заповедь, «ибо Бог — одновременно благость и истина», а то, что приводит ко злу – то ложь, «ибо отец лжи — виновник зла». Таким образом, то, что спасает жизнь брата – не ложь, но «казавшееся ложью есть несомненная истина».

Говорить и делать добро необходимо, ведь «когда кто намеревался сделать что-нибудь доброе, но не привел этого в исполнение, такой будет подлежать суду», напоминает святой игумен правило божественного Василия Великого[v].

Преподобный Феодор приводит такие примеры:

Первый. «Приходит ко мне девица, преследуемая каким-то развратником, и просит не открывать этого развратнику, если он спросит, не скрывается ли она у меня, потому что он непременно растлит ее. Итак, когда развратник приходит и спрашивает: «Не приходила ли сюда к тебе девица?» – если я говорю: «Нет», то не лгу, так как не имею намерения сказать, будто у меня нет девицы, но хочу умолчанием выразить, что он не совершит у меня этого зла.

Еще один пример: вручает кто-нибудь мне меч, которым хочет умертвить самого себя, а потом приходит и требует его у меня. Тогда, если я скажу, что ничего не знаю и не получал его, то не солгу. Ибо я говорю: не знаю и не получал, чтобы отдать тебе меч для убийства.

Иначе, если я скажу: «Да», – то девица подвергнется растлению и вручивший мне меч умертвит себя, а это – зло. <…> Впрочем, не должно делать этого ради себя, чтобы не умереть самому, ибо это ложь».

В другом месте переписки святого можно найти еще такой пример формально благопристойного «нарушения добра», то есть лжи: «О любимых естественно плакать, выражая любовь, но должно богоприлично и утешаться, руководствуясь надеждой, чтобы не впасть в ту или иную крайность и не нарушить добра. Неумеренная печаль равна бесчувственности»[vi]. То есть обе крайности сходятся и равно «нарушают добро»: пребывание «совершенно без скорби и без слёз при разлуке с почившими» (знак бесчувственности) и чрезмерное предание печали как свойственное «не имеющим надежды воскресения»[vii].

Выявленный преподобным Феодором критерий использован, на наш взгляд, в недавней статье еп. Григория (Лурье), где по поводу применения канонов сказано: «Не бывает такого, чтобы Предание Церкви и ее система права, в частности, вели бы ко вреду самой Церкви. Если у нас получается что-то такое, то проблема может быть только в нас, а не в нормах церковного права. Просто мы чего-то не поняли».

II

Еще более, чем благо ближнего, оценку действиям задает благо Церкви.

«Если всякое начальство и власть поставлены от Бога, по словам апостола (Кол.1:16), то очевидно, что начальствующий и имеющий власть должен управлять подвластным народом по воле Божией»[viii]. Многие начальствующие «угодили Господу, управляя с благочестием»[ix], кротко, – «ибо власть и сама по себе достаточно может устрашать подвластных», – воздерживаясь от угроз и, «наказывая с целью воспитания», «человеколюбиво и умеренно (ибо и совершенное послабление неспасительно, и чрезмерная строгость неодобрительна)»[x]. Восхваляя православие Льва сакеллария (казначея), иже во святых отец наш Феодор адресует ему такие слова: «ты – многовместительная пристань, успокоение сетующих, благопотребное утешение жаждущих утешительного слова, ежедневно, так сказать, принимая и леча, врачуя и освящая то тех, то других, великих и малых, священников и архиереев, начальников и подчиненных»[xi]. 

Но «где спасение, там бегает дракон диавол, чтобы причинить погибель, и это чрез одного человека, имеющего власть»[xii], так как «бывает много крушений в вере – не столько по развращению ума, сколько по страху пред властителями»[xiii]. Тот, кто причиняет вред Церкви Христовой, есть гонитель Христа и заслуживает примерного наказания. Прп. Феодор со-ликует всей Церкви Христовой при известии о жестоком убийстве императора Льва Армянина прямо в храме. Он пишет[xiv]: «Радостные вести дошли до нас … , которыми следует восхищаться не только городу, но, можно сказать, почти всей поднебесной. Ибо истребил Господь … новоявленного и великого дракона, опустошавшего великую часть вселенной, змея коварного и шипевшего богохульством, мерзость запустения, сосуд гнева, … полноту нечестия, гонителя Христа, врага Богородицы, противника всех святых.

«Да возвеселятся небеса и да радуется земля» (Пс. 95:11), «горы будут капать вином и холмы потекут молоком» (Иоил. 3:18; Пс. 71:3). Пал враг, сокрушен мучитель наш, «ибо уста говорящих неправду заградились» (Пс. 62:12), обуздана рука Авессалома, погиб жестокосердный фараон. Впрочем, не время и не место мне перечислять недостойные слушания качества этого злейшего дракона.

…Отступнику надлежало таким образом, как ты описал, лишиться жизни, сыну тьмы надлежало ночью встретить смерть. Опустошавшему Божественные храмы надлежало в храме Господнем увидеть обнаженные против него мечи. Разрушившему божественный Жертвенник надлежало не найти спасения, прибегнув к нему, надлежало совершиться отсечению руки, простиравшейся на святыню. Надлежало гортани, изрыгавшей безбожное, быть пронзенной мечом, надлежало получить смертельный удар плечу, поднимавшемуся на оскорбление Христа, пролиться нечестивой крови за пролитие крови праведных, быть рассеченными богопротивным членам за рассечение и терзание членов и хребтов».

Однако, как и пристало воину Христову, преподобный остается чужд злорадству: «Я изображаю эту смерть, не радуясь падению нечестивого, но даже с воздыханиями и слезами, ибо «злой зло погибнет», по изречению Неложного (Мф. 21:41)». Не пристало христианину торопиться видеть смерть грешника по той причине, что такой человек «не может иметь мира с Богом, а хуже этого нет ничего. Ибо в душевном смятении постоянно находится ищущий того, от чего отвращается Бог, и желающий того, чего Он не хочет»[xv].

В другом месте святой вновь делает четкое различение: «что сделано ими в отношении ко мне … – нужно простить им, но разрешить сделанное по отношению к Богу и не очищенное покаянием – не во власти человека»[xvi].

Важный акцент делает прп. Феодор в заочной дискуссии с епископом Ефесским Феофилом[xvii]: «Еретика (в силу просто факта его еретичности) убивать не должно, иначе это даст повод к непримиримой войне во вселенной», «нам не позволительно даже и желать им зла». «Ненавидящих Бога надобно ненавидеть и на врагов Его негодовать (ср. Пс. 78:6), но не преследовать или бить их нам, подобно язычникам, не знающим Бога», – цитирует преподобный Игнатия Богоносца и делает вывод: «Если же не должно бить, то едва ли должно убивать их».

Притеснители христиан, часто еретики, заслуживают казней, но в силу вреда, который они наносят Телу Христову – Церкви, а не по причине их еретичности, которой они наносят вред прежде всего самим себе. В условиях христианского государства притеснители такие являются и неприятелями страны; и вот, не щадить неприятеля, угнетающего христиан – дело похвальное, а казнить подвластных еретиков – непозволительное в силу запрещения Господа о них под видом плевел (Мф. 13:29). «Начальствующие над телами имеют право наказывать виновных в преступлениях, касающихся тела, а не виновных в делах душевных; ибо право наказывать последних принадлежит управляющим душами, и наказания здесь суть отлучения и прочие епитимии. … Церковь не мстит мечом».

III

Никто пусть не будет теплохладным в вере, ибо такой не причастен кипения Святого Духа[xviii].

Прп. Феодор Студит

Воинская этика продолжает в миру церковное самоощущение: «сражающиеся с врагами достойны похвал», и, советует[xix] святой Феодор, ради поспешности получить и исполнить епитимию за умерщвление врагов не стоит отвергать того состояния, чтобы «воюя, пользоваться земными почестями». Земных почестей за воинское дело желать похвально, в отличие от общественной жизни, о которой святым сказано, что «у тех, которые обращаются к общественной жизни, око ума не может быть так чисто, чтобы беспрепятственно взирать на красоту славы Божией, ибо они слепотствуют от плотского пристрастия, как будто от гноя»[xx].

Еще более жизнь христианина стала походить на военную стезю после того, как сражения с врагом стали меньше предполагать открытый бой, но больше требуют повседневного ратного подвига в стесненных обстоятельствах и убегания непостоянства и неблагоразумия по властолюбию[xxi]: «те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями» (Гал. 5:24).

Военная тема, пожалуй, сродная в миру и в Церкви. Христос принес меч, нельзя следовать за Ним, отказываясь от этого меча, отказываясь от невидимой брани, которая часто ведет к видимым гонениям. «Кто не выступает и не подвизается за Христа, тот не может быть христианином», – утверждает[xxii] святой Феодор.

Взгляд из военного лагеря народа Божьего в постоянной войне с окружающими его врагами (ведь избравшие порок «суть бесы и принадлежат сатане»[xxiii]) делает понятным и естественным категоричное и энергичное указание на гибельность[xxiv] и тяжесть предательства. В церковном контексте это предательство Христа, которое совершают еретики или открыто согрешающие, которым поэтому нет части и жребия со святыми.

Вера Феодора, безусловно, есть вера апостолов и отцов. Всегда поверяя свои суждения минимум тремя отеческими свидетельствами[xxv], он предупреждает: «противящиеся Петру и Василию Великому совершенно чужды двору Христову»[xxvi]. Святой отождествляет правую веру и Церковь, погрешающие в вере «сами себя отторгли от тела Христова, от верховного престола, на который Христос положил ключи веры, которой, по обетованию Неложного, не преодолели и не преодолеют до скончания века врата адовы, т.е. уста еретиков (Мф. 16:18)»[xxvii].

«Заповедь Господа – не молчать в то время, когда в опасности вера. <…> Когда дело касается веры, то не следует говорить: «Кто я такой? Священник? Нет. Начальник? Нет. Воин? Какой я воин? Землевладелец? Тоже нет. Я – бедняк, зарабатывающий только дневную пищу. Меня не касается забота об этом предмете»[xxviii].

При этом различается приспособление к обстоятельствам века, что не есть отступление от добра, и «иные» поступки – преступления, которые ведут к отступлению от цели[xxix].

Тот же святой, который написал, что «не должно без согласия своего епископа делать или говорить что-либо, касающееся церковного благочиния, а тем более относящееся к догматическому исследованию»[xxx], поясняет, что во время ереси «не только тот, кто имеет преимущество по званию и знаниям, должен подвизаться, беседуя и наставляя в православном учении, но и занимающий место ученика обязан смело говорить истину и свободно отверзать уста. Эти слова принадлежат не мне грешному, а божественному Златоусту, так же говорили и другие Отцы»[xxxi].

А если кто попытается назваться христианином, но будет ночным чтителем Бога, который не может свободно действовать при свете[xxxii], не будет защищать истину, то предаст вечному огню свои плоть и душу[xxxiii], и наоборот – «всякий, кто противодействует врагам Церкви, есть исповедник»[xxxiv], ибо Бог почитается и благоугождается исповеданием истины[xxxv]. «Зная, что ни жизнь без правой веры, ни вера без божественных дел не может спасти, сияйте тем и другим во славу Божию[xxxvi], – призывает преподобный. – Если бы должно было умереть, скорее с радостью предайте самих себя, чем сделайтесь общниками ложного учения иноверных»[xxxvii]. С такими словами ободрения обращается студитский игумен к исповедникам, показывая пример взаимного ободрения друг друга «соединенным одним исповеданием Христовым»[xxxviii].

Всякий христианин, как живущий в веке сем, с одной стороны, подчиняется власти, и «относительно внешнего … приучены соблюдать естественный порядок, чтобы некоторые из нас не считались от людей невежественных чуждыми природе или лишенными разума»[xxxix], но, с другой стороны, как воин Христов, «волею или неволею» управляется и руководствуется «властью священных и Божественных правил»[xl].

Святой игумен воспевает «бедственное, но богоугодное жительство»[xli] и пишет, что «лучше перенести все, даже до смерти, нежели предать истину»[xlii]. Как нельзя «немного» выдать военный секрет противнику и сама интенция общения с врагом уже обличает предателя, так и общение с еретиками есть уклонение вслед за сатаной[xliii], оно безусловно повреждает человека, отторгает от Бога, а значит – предает противнику-человекоубийце, так как «общение с еретиками – это не общий хлеб, а яд, повреждающий не тело, но очерняющий и омрачающий душу»[xliv] и «падают те, которые <…> из угождения еретикам, забывают смелость и страдания [:] горы, пустыни, скалы и пещеры населены блаженно гонимыми, а мы остаемся дома и думаем, что не получаем вреда?»[xlv]

В письмах прп. Феодор упоминает о таких формах предательства:

·       Вхождение в храмы еретиков[xlvi].

«Ибо храм, оскверненный еретиками, не есть святой храм Божий, но, как говорит Василий Великий, обыкновенный дом, так как бывший при нем Ангел, данный каждой церкви, отступил от него за нечестие. Посему и совершаемое в нем жертвоприношение не принимается Богом»[xlvii]. При этом святой обличает сохранение храмов ценой уступок еретикам, называя такие оправдания слепотой и богоборством[xlviii]: «что за польза от того, если мы сами, являвшиеся и называющиеся храмом Божиим, стали непотребными, а бездушные дома постарались сохранить?»[xlix]

·       (Молитвенное) поминание ересеначальника[l].

Таковым является как активный еретик, так и якобы возведенный от него в епископскую степень. Вслед за Василием Великим прп. Феодор пишет: «Не признаю епископом и не причислю к иереям Христовым того, кто оскверненными в разорении веры руками возведен в начальники»[li]. «Таковы ныне те, которые не по неведению, но по властолюбию вторгаются на епископские престолы, добровольно изменяя истине и получая за это председательство в нечестии»[lii].

·       Неосмотрительное[liii] общение с еретиками и в пище, и в питии (сопиршество или получение и принятие пищи или иного подаяния от них[liv]), и в дружбе[lv], «даже с теми, которые общаются с нечестивыми»[lvi].

·       Участие в еретическом хлебе[lvii], то есть причащение от еретика или явно осужденного за его жизнь[lviii], ведь «причастие и общение – одно и то же»[lix], разъясняет преподобный на основании 1 Кор. 10:16-17.

«Причастие есть общение; и никто из здравомыслящих не скажет, что причастие не есть общение. Как Божественный Хлеб, которого причащаются православные, делает всех причащающихся одним телом, так точно и еретический хлеб, приводя причащающихся его в общение друг с другом, делает их одним телом, противным Христу; и пустословящий напрасно пустословит. <…> Всякий причащающийся или участвующий в ядовитом хлебе не есть ли отступник от Христа, отверженный, нечестивый, если он не обратится назад через покаяние?»[lx]

Поэтому следует для избежания ереси:

·       при необходимости принимать Святые Тайны от самого себя[lxi];

·       сохранять правый образ мыслей, в безопасности от потопления, хотя и будучи извне окропляемыми еретическими волнами, чего, вращаясь среди еретиков, «невозможно совершенно … избежать»[lxii], «ибо и мы болеем вместе с другими, хотя не развращенным образом мыслей, но оскверняясь общением с еретиками»[lxiii];

·       при необходимости избирать «благое бегство»[lxiv], бегством достигая «преблаженного венца гонения»[lxv].

Тяжести преступления соответствует осторожность, с которой следует возводить обвинение в нём: «Пока возможно, надо склоняться к миру и там, где прискорбное только подозревается, снисхождение лучше надменности», – повторяет Феодор слова свт. Григория Богослова[lxvi]. Студит увещевает: «В беседах о Боге вести рассуждения благоговейно и внимательно и искать истины или своими силами, или при помощи других, далеко отогнав распри»[lxvii].

Вопреки репутации сторонника канонической акривии, преподобный в переписке с гонимыми отцами напоминает, что «врач должен наблюдать свойства и души, и тела, и лица, и особенности времени, и наклонность, и страсть, и силу, и немощь и таким образом врачевать и давать лекарства, то уменьшая, то увеличивая их количество, чего вообще обнять в правилах невозможно, как определили и сами Святые Отцы наши»[lxviii]. Также святой не поддерживает излишнего исследования и возобновления былых дел, когда «каждый писал и действовал, считая себя правым», «ибо это производит смуты и не приносит никакой пользы, а только рождает словопрения и соблазн для Церкви Божьей»[lxix]. Известно богомудрому игумену и такое назначение епитимии как «для утешения»[lxx].

IV

Горе одному[lxxi].

Прп. Феодор Студит

Ко Христу приходят по одному, но вослед за одним к Нему идут другие. Похвально, пишет прп. Феодор, вместе с собою весь свой дом, а, может быть, и род привести православным к Владыке Христу[lxxii]. При этом «мы должны приспосабливаться к заповеди, а не к ближним, ибо никто заботящийся об угождении ближнему не станет ходить право и поступать богоприлично»[lxxiii]. Справедливо, на взгляд святого, чтобы родные по плоти имели и одно помышление, не разъединяясь в том, что касается веры[lxxiv].

Тем более верно обратное: мы, рожденные одною Матерью усыновления и принявшие один образ истинной веры, являемся братьями и согражданами, имеющими главою Христа, Которого мы тело и «порознь – члены» (1Кор. 12:27). Из этого игумен студитский заключает, что «мы обязаны и сорадоваться друг другу в благоприятных обстоятельствах, и сострадать в горестных»[lxxv]. И так как «Дух может соединять рожденных от Него», таковые братья и сограждане близки более, «чем родные по плоти» [lxxvi].

Нельзя преувеличить роль, которую отводит святой общению между единоверными, которых любовь побуждает «соединиться между собой любовным расположением. Ибо даже без всякой необходимости надлежит взявшим на себя один и тот же обет и любящим один и тот же образ мыслей с любовью сноситься между собою»[lxxvii].

Особое значение преподобный придает обмену письмами между братьями и сестрами во Христе: «Письменная беседа – средство для оживления любви, вызывающее привязанность в душах любящих, и тем более, чем чаще бывают такие беседы»[lxxviii]. «В настоящие дни и то благо для нас, подвизающихся за истину Божию, – пишет преподобный, – что мы часто слышим голос друг друга посредством писем и делимся сердечными чувствами. Ибо видишь, возлюбленный брат, что письма приходят почти каждый день, соединяя нас сильнейшей любовью»[lxxix]. «Чем чаще бывает взаимный обмен писем, тем более возрастает чувство любви; а что может быть вожделеннее этого?»[lxxx]

Наоборот, отчуждение в вере, причем не обязательно в плоскости догматического богословия, но преимущественно в смысле дел, поступков, ведет к невозможности общения-любви. Преподобный пишет, что «не может быть общения… у гонимых с негонимыми, и не только не гонимыми, но и платящими подать гонителям из управляемых ими монастырей[lxxxi]».

На предыдущих Мятлевских чтениях мною высказывалась уже мысль, что православность древних и прочих епископских кафедр, даже до и помимо их ниспадения в ересь экуменизма, поставлена под вопрос их общением с еретиками-сергианами. К ним в полной мере относятся такие слова святого: «Во время воздвигнутых еретиками гонений предстоятелям высоких престолов, как сподвижникам Духа и имеющих полные апостольские предания, следовало бы по-братски восстать, сострадательно подать руку помощи страждущим за истину. Ибо, «страдает ли один член, – говорится в Писании, – страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены» (1Кор. 12:26), разумеется, члены Того, Кто есть Глава всего церковного Тела, Христа, Истинного Господа и Бога нашего. <...> Какого осуждения достойны те, кто мог бы сделать это, но, напротив, не сделал…»[lxxxii].

Закономерно, что любовь (αγ?πη), связывающая единоверных, распространяет на них законы дружбы (φιλ?α), и также преподобный подчеркивает важность письменных контактов и в этом контексте: «подлинный признак друга – навещать друга или лично, или посредством писем»[lxxxiii].

Дружба же идет рука об руку с благодеяниями друзьям: «Где вера, там и любовь, влекущая и влекомая Духом Святым, а где это, там и попечение о теле»[lxxxiv], – объясняет преподобный в послании монахиням Ирине и Ефросинии. По нераздельности дружбы и попечительности о друзьях, Феодор отождествляет «расположение к благодетелям» и «память о друзьях» в письме 818 года. «Нехорошо забывать о дружбе и благодеяниях», – пишет он. «Ибо если неразумные животные, хотя они и лишены разума, умеют сохранять расположение к благодетелям, тем более нам, созданным по образу Божию, подобает иметь безукоризненную память о друзьях»[lxxxv].

В частности, попечения в скорбях, «которые неразлучны с живущими по Богу... Ибо «много скорбей у праведных» (Пс. 33:20), как говорит Давид, скорби, навлекаемые врагом и с духовной, и с чувственной стороны». Например, у настоятельницы в монастыре есть попечения: «одну утешать, другую ободрять, иную предостерегать и всем предоставлять потребное». «И не будь небрежна при этом, – предупреждает святой игумен, – Бог поможет, Господь укрепит. Мы только начнем, а Он Сам «научает разумению» (Пс. 93:10)[lxxxvi].

Немаловажное попечение – совет, помощь разрешать возникающие иногда трудные дела, такие, которые разрешить один ум не в состоянии[lxxxvii].

Общее попечение для всех – это молитва, в том числе усердная молитва о болящих[lxxxviii]. Прп. Феодор разбирает затруднение, препятствующее молитве, а именно помысел, отклоняющий от молитвы, «внушая, что Бог знает, о чем мы хотим молиться, и потому молиться излишне; притом, если ты грешник, то и вообще нет никакой пользы молиться».

«На первое … предложение нужно отвечать так, – учит святой. – Божественное предведение не уничтожает свободы, ибо не потому, что Он предвидит, мы делаем то, что делаем, а потому Он предвидит, что мы сделаем; при этом сохраняется и определение предведения, и свойство свободы. В том, что не зависит от нас, предшествует определение Божие, – относительно времени, места и способа; а в том, что зависит от нас, от нашей свободы, предведение Божие последует соответственно нашим добродетелям или порокам».

«Относительно второго предложения, надо быть убежденными, – заверяет преподобный, – что Бог слушает и грешников, оказывающих искреннее раскаяние. Ибо, если Он радуется кающимся, по словам Священного Писания (Лк. 15:10), то как же не станет Он слушать их молитвы?

Итак, нам должно и любить, и молиться о лучшем, чтобы чрез это и Бог содействовал нам, но иначе. Ибо различным образом Он содействует нам: здесь испытывая и наказывая, а там увенчивая и даруя нам царство небесное»[lxxxix].

Онтологический смысл проповеданного прп. Феодором взаимного общения, любви и попечения христиан раскрывается в жизнестойкости церковной структуры, реализованной на этих принципах, как показано еп. Григорием (Лурье) на примере наследия священномученика епископа Виктора (Островидова). Созданная им доброкачественная церковная структура продолжала работать и тогда, когда епископа давно уже не было в живых (умер в 1934). Для того и нужны церковные организации, «чтобы попечение христиан друг о друге (а они всегда в нем нуждаются) работало бы не под настроение и волнами – неизбежно затухающими, а в режиме автоколебаний, стабильно и при постоянном подводе энергии в систему. Для этого и нужна система».

***

«Будем же, братия, – пишет святой, – в этом коварном и развращенном поколении как бы звездами, сияющими во мраке ереси, ибо нас избрал Христос в Свою хвалу, к славе Православия. Как древние служили примером для нас, так мы постараемся показать себя потомкам опорой и примером и явиться ликующими в день Христов»[xc], имея в себе «основание истинной радости» – надежду на Бога и «то, чтобы ради Него и для Него жить, двигаться и делать всё прочее»[xci], «любовь Которого к людям такова, что Он Сам принял образ раба, чтобы избавить нас от тления и сделать богами»[xcii].

Итак, помня, что «тяжести ереси соответствует и тяжесть гонения»[xciii] и что «при величайших делах являются и величайшие затруднения»[xciv], «мы должны твердо выносить медленность, которую, по неисследимым судьбам Своей Премудрости, Бог положил полезным применить к нам»[xcv]. «Вот сладостный подвиг, вот блаженное приобретение – чрез кратковременные скорби и стеснения, или бичевания и капли крови сделаться богом и достигнуть Бога, истинно Сущего»[xcvi], молитвами преподобного Феодора, игумена Студитского.

[На главную страницу Мятлевских чтений]