Епископ Григорий (Лурье). Добродетель резких движений. Слово в день памяти мученика Михаила Новоселова (11/24.01.2016, перенесено с 07/20.01)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память одного из новомучеников Российских, как о нем многие знают, Михаила Новоселова, который был расстрелян 20 января по новому стилю 1938 года. До этого он с 1929 года находился все время под арестом, и он считался настолько опасным преступником, что даже в ГУЛАГ его не отправляли. Особо опасные преступники не попадали в ГУЛАГ, а содержались в тюрьмах, в одиночном заключении, а иногда и не в одиночном.

Предполагалось, что им будут давать все время новые сроки, пока они не умрут. Гуманная советская власть очень больших сроков тогда не давала, а давала восемь лет пожилым людям в надежде, что в ярославском одиночном  политизоляторе они умрут. Новоселов эти восемь лет прожил, не умер, ему дали еще три в надежде, что он умрет хотя бы за «дополнительное время», как дается в футбольном матче.

Может быть, он бы и умер, потому что режим содержания так ужесточился, что все заключенные решили, что это не режим содержания, а режим уничтожения. Но опять изменилась концепция в 1937 году, и всех таких заключенных стали расстреливать, не давая им умереть «своей смертью», если можно употребить это выражение применительно к такой тюрьме. И вот его и расстреляли – это произошло 20 января 1938 года.

Чем он особенно знаменит? — Про него можно сказать, что он был тайным монахом практически наверняка, и при его жизни говорили, что он был также тайным  епископом. Были ли это просто слухи, или это на самом деле было так – мы до сих пор не знаем, но, может быть, когда-нибудь узнаем. В любом случае – был или не был, но по сути его значение в том, что он был главным «архитектором» Катакомбной Церкви.

Подавляющее большинство епископата и подавляющее большинство просто верующих людей, независимо от их сана и пола, которые еще в 1928 году оставались, которые опознали сергианский соблазн и не пошли за Сергием, который стал прислуживать советской власти, тем не менее не знали, что делать. Вот как отвергнуть зло – это понятно. А вот как избрать благо? В чем состоит это благо? Они все были растеряны.

Только немногие люди понимали, что надо создавать опять церковную организацию, но уже, скорее всего, с тенденцией уходить в подполье. Но тогда еще можно было это сделать легально – в 1927-28 году. Понятно было, что эта легализация ненадолго, что потом все равно надо уходить в подполье.

И вот было несколько епископов, которые что-то организовали, но больше всего, не только у себя, а по всей стране организовал Михаил Новоселов. К тому времени, еще с 1923 года, он находился на нелегальном положении, поэтому ему было трудно это сделать. Но в 20-е годы, во времена НЭПа, можно было довольно легко жить на нелегальном положении.

Для непривычного человека это было тяжело – а Новоселов, конечно, был непривычным человеком, — но не было постоянного милицейского контроля, который появился во время коллективизации. Тогда уже Новоселова арестовали, потому что он настолько плохо конспирировался, что в чуть ли не единственный иосифлянский храм в Москве, по крайней мере, самый известный, он постоянно ходил на службы, будучи на нелегальном положении.

Это что-то немыслимое по зрелым советским представлениям, потому что уж если ты на нелегальном положении, то хотя бы не появляйся в тех местах, где особый чекистский контроль, которые считаются неблагонадежными.

В 20-е годы, повторю, это было неважно, это можно было себе позволить, а в 29-м он не успел вовремя перестроиться, поэтому сел в тюрьму и стал одним из двух главных обвиняемых по делу Истинно-православной Церкви, по которому осудили тогда очень много человек. И вот если многое о нем сказать невозможно, то можно сказать хотя бы немногое, чему он учит своей жизнью.

Очень часто так бывает, что мы не понимаем, или понимаем, но не хотим в этом признаться, что ситуация требует очень резких действий, которые нарушают наш комфорт. Нам все хочется себя уговорить, что если переждать, то все, может быть, как-то и «рассосется», а если не «рассосется», то действия эти можно предпринять позже.

Мы упускаем время, и все наши супостаты, начиная, конечно, с невидимых наших врагов, с бесов, так вот и действуют – успокаивают нас, говоря, что просто надо потерпеть, что само «рассосется», или что действовать нужно, но не сейчас, а сейчас еще можно подождать. И вот так получается, что люди затягиваются в трясину. Это касается и повседневной нашей жизни в обычной борьбе с грехами, это и касается всяких вот таких церковных расколов. Почему люди и остаются не там, где истина, даже в том случае, если они тянутся к истине, она им симпатична и понятна.

И вот Новоселов был другим человеком. И это еще в таких, казалось бы, маловажных вещах проявилось. Вот пришли его арестовывать в 1923 году к нему домой. По счастью, его дома не оказалось. Провели какой-то обыск, даже что-то изъяли – совершенно несущественные вещи, — но потом дело было закрыто за недостаточностью доказательств. В чем его обвиняли? В чем-то контрреволюционном, чего на самом деле не было, и с этими обвинениями тогда ходили практически ко всем подряд.

Он понял простую вещь, что если вот так один раз пришли, то придут и еще. А если тебя дома не будет, то уже не придут. Как это вообще бывает со всякими государственными и частными бандитами, скажем так: сейчас арестуют, если получится, а вот через месяц будет уже не очень нужно, а потом, может, и вообще ненужно. И он так понял, что если потеряться, то тогда можно будет обеспечить себе еще какое-то время свободы. Но на это надо было решиться.

Вот представим себя на его месте. Надо было лишиться квартиры, в которой жила твоя семья много лет, в которой происходили эти знаменитые собрания новоселовского религиозного кружка, начиная с 1907 года, где была куча всяких там дорогих, памятных вещей, которые с собой было взять невозможно. Вот надо было просто сейчас резко от нее отказаться.

Конечно, логически это совершенно верно, потому что ему пришлось бы отказаться недобровольно, когда арестовали бы, а так он пробыл еще столько лет на свободе – в самые главные годы, когда нужно было помочь многим людям разобраться в церковной жизни, многих поддержать надо было, и самое главное – надо было оставить не просто завещание, а создать ту организацию, которая тебя переживет.

Это можно было сделать только на свободе, в лагере он бы так не мог. Эти свободные годы были ему даны только благодаря решительности. А потом, когда настал этот сергианский переворот 1927 года, что он делает? Он полностью выясняет с Сергием отношения, делает попытку его уговорить. Конечно, будучи на нелегальном положении, он сам не может поехать с делегацией православных, приехавших из Петрограда в Москву, но он сочувствовал этой делегации, там были близкие ему люди, которые приехали к Сергию в последний раз его уговаривать вернуться к Православию. Он понимал, что это может не получиться, и когда не получилось, он понимал, что все возможности были использованы, и надо просто создавать другую организацию.

Я очень помню похожее соображение в 90-е годы, когда многим казалось, в том числе и мне, что вот дали свободу,  советская власть закончилась, и теперь московская патриархия, в которой я тоже тогда пребывал, будет возрождаться. Все плохое в 80-е годы как-то связывалось с чекистским влиянием. Мол, потому Церковь разлагается, что патриарх специально поставлен чекистами, что он их ставленник.

Оказалось, что никто как-то не спешит создавать действительно церковные отношения, выправлять вероучение, которое исказилось, а, наоборот, все уходит в закрепление того, что не надо. И вот дальше надо было подумать: сколько лет твоей жизни? Сколько ты еще проживешь? Даже если ты молодой человек, и тебе тридцать с чем-то лет, то не надо думать, что ты очень много проживешь, даже если ты доживешь до старости (чего тебе никто не гарантирует).

Самое главное – зачем свои годы тратить на бесполезные  вещи, на то, чтобы врачевать Вавилон, который не исцелится. Есть такое у пророка Иеремии выражение – врачевахом Вавилона и не исцеле. Надо заботиться о своей душе, а если церковная организация, в которой ты находишься, этому не благоприятствует, то не надо пытаться ее менять и полагать на это всю свою жизнь, когда есть серьезные основания полагать, что  она меняться не будет, что она такая, какая она есть.

Значит, надо искать другие церковные организации, и если готовых и хороших нет, то надо приложить усилия, чтобы создавать новое, а не гнить в старом. Вот такая примерно позиция была у Новоселова. Только тогда это, конечно, стоило совсем другого – были совершенно другие риски, и он догадывался, что это приведет к мученической кончине, которая и произошла.

Поэтому, будем стараться – пойдет ли речь о каких-то больших церковных горизонтах или просто о нашей повседневной жизни – не бояться менять свое положение, не бояться выходить, как выражаются сейчас некоторые психологи, из зоны комфорта, в которой человек может легко умереть, потому что в зоне комфорта может у него уже быть привычная ему болезнь, — а выходить к новому и пытаться что-то сделать, менять свое состояние. Вот тогда у нас будет какой-то шанс.

Если же мы будем держаться, несмотря на все наши слова, все-таки того, что нам привычно, то результатом будет то, что нам непривычно.

Аминь.

епископ Григорий