Епископ Григорий (Лурье). Собеседования на «Собеседования» Иоанна Кассиана. Собеседование 11 (01/14.04.2016): Вера, надежда, любовь для современных язычников

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы продолжаем беседы на «Собеседования» Иоана Кассиана, и сейчас первая из бесед аввы Херимона о молитве, но глава называется «О совершенстве», хотя там не только об этом сказано. Это был старец Фиваидской пустыни, который жил не очень далеко от города, но все-таки в очень глухом месте. Когда с ним беседовали Иоанн и Герман, ему было сто лет, как считалось. Он еле ходил, был очень согбенный, уже физически слабый, но всю свою жизнь он провел в пустыне.

И вот первая беседа, которую он им преподнес, была о вере, надежде и любви. О том, как три эти добродетели, которые одинаково необходимы, но все же имеют разную ценность, совершаются в жизни каждого человека. Вообще, содержание этой беседы настолько важно, что мы можем очень у многих аскетических писателей  самых разных веков прочитать примерно то же самое.

Поэтому те, кто хоть как-то знаком с писаниями о молитве, это знают. И все равно напомню, но прочитать, конечно, это можно не только в «Собеседованиях» Иоанна Кассиана, а очень много где. Это все правильно, и это вызывает у современных людей некоторое разочарование или даже отчаяние, потому что они так понимают эти идеи, что обычный человек от них совсем далек.

А именно, говорится так: человек на каком-то этапе совершает добродетели, боясь наказания, и страх наказания, вечных мучений – это то, что его двигает к добродетели. Это, конечно, самая низкая мотивация, но она тоже хороша – она соответствует добродетели веры. Верит, что есть жизнь вечная, что она будет такой, как человек пожил здесь, и поэтому она заставляет держаться каких-то рамок.

Но если человек в них держится, то он достигает другой степени, которая уже соответствует надежде – надежде на райские блага. Может быть, сами по себе они его особо не привлекают, потому что он не очень знает, что это такое, но когда вера заставляет его бояться всяких неприятных последствий, то душа его потихоньку очищается, он начинает их как-то понимать и ценить, и уже ради этого пытается подвизаться.

Наконец, любовь – когда он уже ничего другого делать не хочет, потому что только этим он живет. Для этого уже нужна большая чистота, большая добродетель.

И еще говорится, что это три разных человеческих устроения – устроение раба, который делает что-то из страха наказания, потому что он обязан; наемника, который делает за плату; и, наконец, сына, который действует по любви к отцу. Вспоминается притча о блудном сыне, но и не только.

Еще говорится о том, что «совершенная любовь вон изгоняет страх», как сказал апостол Павел. Когда человек делает что-то по любви к Богу, то он не думает, что тем самым избегает вечных мучений. Он вообще об этом не думает. И такого рода страх, которого при этом нет и быть не может, является тем страхом, о котором апостол говорит, что совершенная любовь его вон изгоняет.

С другой стороны, о страхе Божием говорится другое. Что это дар Святаго Духа, который никогда не проходит. Это другой страх, и не надо их путать. Здесь имеется в виду, что мы понимаем различие между божеством и человечеством. И мы это тем лучше понимаем, чем ближе к божеству. Чем больше мы обоживаемся, тем лучше понимаем. Это тоже называется в Священном Писании страхом.

Такой страх как раз полезный и с любовью вполне совместимый, никуда не девается. На современном языке это можно выразить словами «почтение, благоговение», но они недостаточны и неточны, как, впрочем, и слово «страх» недостаточно и неточно для того, чтобы это объяснить. И вот это такая получается схема: раб — наемник — сын и вера — надежда — любовь.

Страх мучений, стремление к райским блаженствам и любовь к Богу, которые можно найти у многих святых отцов, современных людей отталкивают, потому что ни в какие вечные мучения они не верят. Может, они даже говорят, что они во что-то такое верят, но не настолько, чтобы менять свое поведение.

Это связано не с тем, что современные люди какие-то плохие, что они испортились – они не портились, — а с тем, что у нас изменилась цивилизация в целом. Когда люди над собой не работают, то они примерно верят в то, во что верят вокруг. А тогда даже язычники, которые были вокруг, а потом так называемые христиане верили в загробную жизнь с разными подробностями, и это все им было близко.

А если мы берем современного человека  с улицы, то ему это все не близко. Ему близко то, что «вырастет лопух», и вся загробная жизнь к этому сводится. Он может считать иначе, так как может быть воспитан более или менее религиозно. В 1970–80-е годы интеллигенции было стыдно говорить, что они не верующие, потому что большевики были неверующие. Поэтому они даже сами себе так не говорили – сами себе они говорили, что они верующие. Но когда дело доходило до мотивации, будет ли это влиять на мои сегодняшние поступки, то обычно придумывались всякие теории, что никакое поведение в быту не будет влиять на конечную мою участь.

И вот то, что наши люди изначально не веруют в какие-то загробные мучения, это их отсекает от того, чтобы воспользоваться всей этой святоотеческой литературой – лествицей добродетелей. Получается, что им не допрыгнуть до ее нижней ступеньки. Это как бывают пожарные лестницы на стенах домов, которые метра за три или четыре до земли заканчиваются. Понятно, что они не очень удобные, но по ним можно залезть на крышу, если допрыгнешь до первой ступеньки. Но ведь никак не допрыгнуть.

Это вот то,  что современные люди думают о святоотеческом учении. Конечно, это неправильно думать, что ничего сделать нельзя. На самом деле, не только можно что-то подставить, чтобы допрыгнуть до нижней ступеньки и зацепиться, но жизнь устроена так, что все уже подставлено. И это все действует. Да, современные люди изначально не верят в вечную жизнь, в загробный мир. Если бы они  в него верили язычески, то они не были бы существенно лучше язычников, и это не было бы спасительной верой все равно.

Если они не верят в мир, в который верят шиваисты или митраисты, – это ничего страшного. Но они могут убедиться, что уже в земной жизни бывает очень много различий. Конечно, бывает, что разные люди очень нехорошо живут, а у них все замечательно. Это еще псалмопевец спрашивал: «Вскую путь нечестивых спеется?». Но их это не будет очень сильно волновать тогда, когда они заметят, что их собственная жизнь очень меняется.

Да, может быть кому-то большие злодейства сходят с рук по судьбам Божиим – не будем сейчас обсуждать это, — но вот если я делаю гадость какую-то, то получаю по голове. Если не делаю, то тогда какое-то поощрение. Вот так много современных людей, которые не задумываются, по крайней мере, вначале, ни о какой загробной жизни, они испытывают этот закон на себе.

Они начинают молиться, чтобы избежать каких-то несчастий. И это распространеннейшая причина обращения к Богу. Другие начинают  связывать несчастья или возможные несчастья в своей жизни с собственными грехами. Обещают их не делать, просят помощи Божией. Это работает у наших современных язычников точно так же, как страх вечных мучений у язычников древних. Новые наши язычники в загробную жизнь не верят, не думают о ней, но они, по крайней мере, начинают понимать, что в их жизни что-то меняется в зависимости от их собственного поведения.

А когда ты начинаешь понимать, что в твоей внешней жизни что-то меняется, что-то для тебя важное – а это важно, потому что никакой другой жизни, кроме своей собственной, ты и не знаешь, — ты начинаешь молиться. Здесь вот появляется какая-то вера. Ты понимаешь, что есть Бог, который отвечает. А когда ты уже это понимаешь, то ты уже начинаешь хотеть от Него чего-то хорошего.

Пусть сначала это будет что-то вполне земное – тем не менее, оно удовлетворяется, мы понимаем, что Он есть, и, в конце концов, мы начинаем Его чувствовать, как-то понимать, любить. И уже Он начинает нас привлекать сам по себе. Вот так потихоньку современные люди начинают с полного неверия во что бы то ни было, а приходят все-таки к тому, что узнают Бога, молятся и постепенно узнают все, что есть в христианском откровении Божием.

Аминь.