© 2006 - 2017 «Из глубины воззвах к тебе» | редактор сайта – епископ Игнатий (Душеин)
Мой доклад посвящен самостоятельно возникающим группам верующих. Что значит «самостоятельно возникающая»? Несамостоятельно они возникают тогда, когда создаются здания, туда посылается поп, и, как ветер задувает туда воздух, так жизнь задувает туда захожан. Кто-то остается, потому что идти им особо некуда. Так создаются приходы всех официальных юрисдикций — я специально не говорю, что только МП.
Конечно, на ранних этапах, когда ИПЦ были с храмами, они тоже так функционировали. Но надо сказать, что наш храм в качестве основного механизма это не использовал, потому что у нас изначально был некий приход.
Но если храма нет, если группа сама откуда-то собирается, то что с ней бывает? Одна разновидность случаев, которая совершенно стандартна для ИПЦ, не будет рассматриваться в моем сообщении — а именно, когда появился где-то один человек, который пытается дома вычитывать какие-то церковные службы, и его уже можно считать начальной единицей прихода, монастыря. Но там свои психологические проблемы, и то, что я собираюсь сейчас сказать, будет относиться к нему только отчасти. Такая идея православия — в одиночку, когда только иногда можешь приехать куда-то в гости, а так ты живешь совершенно один — это особый случай. А рассматривать я сейчас буду другие случаи.
Второй тип случаев, подлежащих рассмотрению: уединенно живет какая-то семья, и это не обязательно супружеская пара, а это может быть сын с матерью, например. И вот, они устраивают богослужения вдвоем, образовывая для себя приход. От чего зависит дальнейшая судьба их замысла, если они пытаются регулярно служить?
Здесь очень зависит от изначальной их мотивации. Если мы пытаемся мотивацию как-то определить, то я бы сказал, что здесь, скорее всего, проявится или преодоление одного соблазна, или этот соблазн проявится в полный рост — просто это заметнее, если они пара.
Некоторые семейные группы будут чего-то ждать, будут жить в будущем, которое воображаемое, а это значит, что оно никогда не наступит. Поэтому они будут жить будущим, а реальная их жизнь будет такой, какая она есть. Они будут чувствовать, что будущее не наступает, и им от этого станет плохо, это их будет вырубать, и это, конечно, будет фактором расцерковления — не потянут они служения именно из-за этого механизма.
Другой вариант — если они будут настроены иначе, а именно, будут настроены не на будущее, а чтобы жить здесь и сейчас, независимо от того, придет к ним кто-нибудь, возникнет ли какой-нибудь у них приход в зоне досягаемости, куда они смогут влиться. Уже сейчас они делают свою жизнь полноценной хотя бы в молитвенном отношении. В таком случае эта ячейка будет стабильна, она будет годами держаться. Худо-бедно они будут там молиться и служить, может быть к ним кто-то и придет, а может быть и не придет — это зависит от слишком многих факторов, — но они будут достаточно стабильны на фоне, может быть, даже других психологически родственных, но по каким-то причинам недоступных для этой пары общин, которые рядом, у которых гораздо лучше условия.
Вот такая микро-община семейного типа может быть очень нестабильна, а может быть очень стабильна, если она избежит единственно главного паразита — жить надеждами на будущее, которое в таком случае точно не наступит. Жить надо тем, что есть.
Теперь можно перейти к третьему типу, который, собственно, группы — когда собираются какие-то группы, которые не ограничиваются одной семьей, а в нее входят люди, не являющиеся друг другу родственниками. Это основной тип наших микро-приходов и общин — может быть, даже не очень микро. По нашим ИПЦ-шным масштабам несколько десятков человек — это уже не микро, а макро. Для катакомбного прихода десять человек — это была вполне приличная цифра. А микро — это когда три-пять человек. Но если эти пять человек не являются родственниками, то это уже тоже не так мало.
Здесь надо разделять два подтипа таких групп, потому что у них довольно-таки разная проблема, разная судьба. Новые и старые — так я их сейчас назову. Новые — это те, кто вот в таком составе собрались, а раньше их не существовало, хотя, возможно, кто-то из членов этих групп раньше был членом других групп. А старые — это когда где-то что-то было, оно сломалось, от него отломился кусок, который тянет на то, чтобы самому быть некой группой. Например, происхождение нашего беспоповского прихода в свое время было именно таким — отломился кусок от МП-шного прихода. Это очень характерные вещи, такого много.
Если эти группы оценивать количественно, то надо говорить о некой динамики членства. Что такое динамика членства? Как известно, для того, чтобы стоять, надо бежать на месте, но, в принципе, не с очень большой скоростью. Если ты будешь стоять и не бежать, то ты не будешь стоять, а будешь разваливаться.
В любом коллективе есть понятие естественной убыли. Если из него никто специально никуда не убегает и расколов в нем не происходит, то все равно происходит естественная убыль членов. Не надо думать, что все они умирают — есть и другие причины. Помимо того, что они куда-то уехали или перестали быть верующими — это уже не естественная убыль, — а в связи с какими-то обстоятельствами, со здоровьем, например, или семейным положением не могут уделять столько времени общинным богослужебным собраниям.
Это тоже сплошь и рядом. Если взять старых прихожан за десять лет, то понятно, что среди них будет вот такого рода убыль. Большинство из них все равно будут еще живыми прихожанами, но они уже не будут столь активны в приходской жизни.
И вот для того, чтобы приход не менялся, не разлагался, нужен приток свежих сил, которые хотя бы компенсировали эту естественную убыль. Иначе это разложение будет ускоряться. В любом ускорении есть период полураспада, который похож на график разложения радиоактивного изотопа. То есть за несколько лет количество покинувших группу людей достигнет критической массы, после которой дальше пойдет очень быстрый распад.
Вот такой процесс идет всегда, он может быть компенсирован только притоком, а приток может быть таким слабым, что этот процесс будет задерживать, но не отменять. А может быть, приток будет таким, что сможет поддерживать какой-то стабильный уровень. А может быть и нормальное развитие, когда приток еще больше, и он ведет к какому-то развитию группы.
Для старых групп здесь является соблазн стать обломком, потому что если они от кого-то отделились, то это ситуация конфликта — они образовались в результате конфликта, это «написано в их генах». Они в каком-то смысле похожи на армию, но с точки зрения Биона, это искусственно созданная «файт-флайт» группа, которая существует, пока она воюет. Это и хорошо. Но становится плохо, происходит разложение армии, когда армия уже не воюет, потому что она не может перестраиваться, когда там нет управления.
Это мы видим в истории РПЦЗ — не всей, но значительной ее части, — когда люди ничего больше не умеют, как только искать врагов и с ними воевать. И они их находят, а дальше идет процесс, который я называю пульверизацией РПЦЗ. Это даже не дробление «осколков», когда образуются «осколки», но только маленькие, а пульверизация, когда образуется уже даже пыль. Для таких «осколков» характерны хиротонии в пустом храме, у них все либо епископы, либо женщины, даже священников уже нет. А если и есть священники, то только потому, что они остались без епископов. Это придел деградации подобной группы.
Если мы из конфликта выходим на какую-то рабочую группу, то, конечно, мы выходим не без потерь, а происходит какая-то перестройка. Не все из тех, кто хорошо воевал, могут перестроиться, это относится и к потенциальным лидерам. Лидеры все хорошие, когда они отвечают своей функции, а потом мы вдруг узнаем про них что-то патологическое, они выкидывают потом какие-то сюрпризы. Обычно ведь мы не имеем хороших знаний о биографии этого человека.
А может возникнуть и «депенденси-группа». Какая-то группа вдруг достигает предела дробления, как в Суздале, потому что лидер может быть пробивной в силу нарцисстичности, и дальше происходит ее вырождение. Но об этом мы говорили очень много в других случаях.
Если в старой группе идет нормальное развитие, то постепенно она находит какого-то священника, если его не было с самого начала, находит кандидата, которого можно рукоположить. А если не находит, то как-то обеспечивает, чтобы были Святые Дары.
Когда мы разрешили главный догматический вопрос обессивно-компульсивного православия, путем его отмены — мирянам просто можно давать святые Дары, а без попов можно обойтись, — то здесь вообще нет никаких технических ограничений для развития таких групп.
Теперь проблема новых групп. В какой-то степени они имеют те же самые проблемы развития, что и старые, но здесь надо особо задуматься о соблазне «пеаринг».
Если люди раньше входили уже в какой-то приход, то им, конечно, не хочется разваливаться. Развал прихода они воспринимали как травму, и если хоть что-то осталось, они стремятся это сохранить. В новой группе нет такого ресурса, и им нужно быть почему-то быть интересными друг для друга, чтобы совместно этим заниматься.
Как это здесь получается? Это особенно было характерно в таком интеллигентном православии, как говорили в некоторых кругах — пусть никто не обижается, — меньшевитского типа от слова «Мень», потому что он поставил на поток образование подобных общин. Они собирались для того, чтобы заниматься христианской любовью — не за деньги, как учат священники в церкви, а именно бесплатно, от души. И поскольку в Церкви это нельзя, а можно у Меня в церкви — это сначала десятки, а потом сотни и тысячи человек, а сейчас это «кочетковские» общины, — то они, конечно, собирались по принципу, как тогда любили говорить в определенных структурах, «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Это была первая молитва, которую даже не произносили, потому что она звучала еще на пути.
В условиях дефицита общения в советское время по поводу религии был вот такой огромный ресурс, чтобы люди собирались. Сейчас такого ресурса нет, но на фоне фрустрации разных ожиданий от Московской Патриархии он сейчас опять появляется и растет, хотя, конечно, не в таких масштабах, как в советское время.
Это все оформлялось как катехизические группы, то есть они заимствовали хорошее от протестантов, что и надо заимствовать — вот, мы будем вместе узнавать о христианстве. В принципе, церковные собрания должны давать что-то узнать о христианстве, но не дают. И они хотели домашним образом это восполнять.
Я застал эти группы после первых нескольких лет их существования где-то в середине 1980-х. Главная проблема была та, что катехизатор был старше остальных, как раз в периоде «второго переходного возраста», как это иногда называют, и он производил православную ротацию своих жен. Первая жена (которая уже лет двадцать как устарела) оставлялась, а новая приобреталась из числа катехизированных.
Если бы не было православных правил игры, то вообще было бы все хорошо для большинства, хотя не во всем и не для всех, а так это вызывало очень много вопросов у остальных катехизированных, потому что не все были рады. Причем, характерно, что это происходило именно со стороны какого-то доверенного лица, и о. Александр Мень был в большом негодовании в таких случаях.
А что тут ждать-то? Люди же собрались, потому что им приятно быть друг с другом. Почему они должны чем-то другим заниматься? Это ваши проблемы, что вы им дали еще какое-то православие в нагрузку. Ну, они терпели, терпели ваше православие, и главное, что и дальше готовы терпеть, но, извините, иногда-то они могут позаниматься личной жизнью? А православие? Конечно! Тем более что после какой-то епитимьи это все разрешалось, все оставались православными, кроме тех, кто принял ислам.
Потом, конечно, ввели более серьезную гигиену в подобных группах, чтобы таких скандалов не было. Хорошо, не будет таких скандалов, благодаря соблюдению гигиенических правил. А что будет? Все остальные эмоции того же ряда? Это душеспасительно?
В советское время в поселке с большой преступностью проводил телевидение, и преступность на 30% падала, потому что люди пили перед телевизором. В этом смысле, конечно, пусть занимаются чем хотят, но зачем это с точки зрения христианской? Это уже такая социальная работа, организованный досуг для людей, чтобы они хуже не сделали. А христианство все-таки этим не занимается. Это не его задача.
Поэтому здесь возникает вот что. Если есть новая группа, то надо, чтобы там был какой-то процент неприятных друг другу людей. Мы можем говорить, что какая-то группа состоялась только тогда, когда есть толерантное отношение кого-то к кому-то из таких людей, которые «на свободе» друг с другом бы «за один стол бы не сели». То есть люди, у которых дружеские отношения связывать бы не стали, потому что у них нет ничего общего.
Если при этом они являются членами одной группы, то тогда можем сказать, что в этой общине есть что-то, что их связывает по-христиански — по крайней мере, не очень эмоционально. Необязательно они должны испытывать друг к другу какую-то психологическую неприязнь, но они должны быть совершенно разные, чтобы не было никаких оснований для дружеских отношений.
Поэтому, если говорить о необходимой гигиене, то нужна не та гигиена, при которой кто-то друг на друге не женился — это совершенно не тот уровень гигиенических правил, которые надо соблюдать. А должно быть так, чтобы люди не использовали религиозное собрание как тусовки.
Это не значит, что всех надо рассорить и запретить дружить между собой тем, кто как-то между собой дружит. Это суровое требование, из разряда «обриться наголо, чтобы не мыть голову регулярно». Не плохо, может быть, и даже в каких-то случаях так и надо делать, но, в принципе, можно же мыть?
Что здесь будет являться мытьем? Просто надо отличить жанр собраний от всего остального. Если друзья хотят где-то пообщаться — ради Бога. Пришли, ушли, сделали в процессе то, что необходимо. Это не значит, что надо нахамить для смирения. В монастыре, может быть, надо нахамить в качестве какой-то духовной практики, но это тоже такие высокие монашеские отношения.
А для мирян надо рекомендовать только один тип отношений — вежливые, хорошие, любезные, но только чтобы ничем не увлекаться. Тогда группа будет расти за счет того, что будут приходить какие-то не очень вписывающиеся в дружеский формат люди, но у которых есть реальная потребность — они оказались в том же самом месте в тоже самое время, — и она будет усиливаться в своем чисто религиозном факторе, и она будет выходить на такие обороты, что сделает ее не менее мощной, чем общину старого происхождения.
Обсуждение:
Мон. Ксения: Я знаю не один случай, когда люди начали собираться, но у них присутствует и личная составляющая, им интересно и хорошо вместе чай попить. Не получится ли, что чай станет важнее, чем богослужение?
Епикоп Григорий: Пить или не пить чай — это очень серьезный вопрос. В деле приходской жизни — это один из краеугольных вопросов. Это два разных типа приходской жизни, где пьют чай и где не пьют чай. Естественно, что пить чай — это крайне сильное психотропное средство. Каждая община должна понять, мои это таблетки или не мои. Я понимаю, что повторяюсь, но есть одна главная заповедь православного психа: «не возжелай диагноза ближнего твоего, ни таблеток его, ни инъекций его». Как понять, что эти таблетки твои? Все должно идти на идеал рабочей группы, должно служить какой-то цели. Если есть какая-то цель, более или менее понятная в связи с обеспечением процесса богослужения, при которой чай действительно нужен, то он нужен. Например, любой деревенский приход, где люди приходят издалека, их нельзя просто так вот отправить гулять, потому что для них это будет очень большая нагрузка. Им нужно дать какую-то еду. Просто еду дать нельзя, потому что она их испортит. Значит, к еде надо дать что-то такое, что принесет какую-то пользу — какие-то лекции, занятия. В деревенском приходе почти безальтернативно. Если у тебя приход в городе, то ты можешь ничем таким не заморачиваться, пойти по простому пути, как мы в результате пошли: кончилась служба — до свиданья. Если с кем-то хочешь встретиться — пожалуйста, встречайтесь в свободное от службы время. А почему мы это сделали?
У нас тоже были некоторые посиделки на праздники, когда метро еще было закрыто, и люди не могли добраться домой. Потом решили, что легче развести людей, чем кормить. Кормить — это мало того, что огромная суета, причем это надо готовить в последние дни, но о чем они будут разговаривать, когда будут есть? Что, у них еще столько нерешенных духовных тем, которые непременно надо обсудить за рюмкой чего-то там прямо сейчас? Понятно, что нет. А что, они будут молчать, и в спокойствии чинном выпьют несколько рюмок и поедят еду? К сожалению, понятно, что опять нет. Их можно заставить просидеть в спокойствии, но для них это будет такая травма, что они в следующий раз уже и на службу не придут. Поэтому лучше разогнать, и в этом не будет практически никакой травмы.
Если мы собираемся, то у нас должно быть очень много всего продуманного. Обычно в приходах, где это есть, под это и продумано Правда не всегда православно, потому что мы вспоминаем сразу русско-эмигрантские приходы, где создавался клуб, в котором церковь — это нагрузки и ритуал. И там вот они сидят в подвальчике, там у них конференц-зал, и там они пьют чай. А причащается там вообще мало кто, в большие праздники почти одни только дети, но все пьют чай. Вот такие стандартные приходы РПЦЗ. Это работа русского клуба. Причем, они правы по-своему, ведь организация не религиозная, а для поддержания национальной идентичности. Для этого надо задвинуть религию, которая мешает любой другой нерелигиозной идентичности, и использовать ее только как украшение, а основное действие должно быть в проведении совместных трапез, выездов на природу и так далее.
Мон. Ксения: Мне кажется, что я вижу другое некоторое конструктивное решение, потому что так бороться с чаем невозможно, и я даже не уверена, что это нужно. А сделать так, чтобы во время чая кто-то читал жития святых — это тоже неправильный подход, это только для монастыря годится. Может быть, как-то разбить на две части собрания? Есть часть — богослужение, и есть часть — чай. Просто надо сделать чай необязательным, чтобы можно было, никого не обижая, уйти. Чтобы люди не обижались, что с ними чай не пьют.
Епикоп Григорий: А кто это будет контролировать, обижается ли кто-то или нет?
Мон. Ксения: Это можно задать изначально, как правило.
Епикоп Григорий: Это будет срабатывать только в начале, а потом правила будут нарушаться, и люди плохо будут себя чувствовать от этого. Кто их будет дальше контролировать? Они же все равно будут «есть кактус».
Епикоп Игнатий: В Священном Писании с трапезами связано столько знаменательных вещей — на всем его протяжении очень много их происходит. Воскресший Господь кормил апостолов рыбой в том числе.
Наталья Горшенкова: Если уж мы говорим об общине как о рабочей группе, то надо сказать, что группа занимается тем, что решает какую-то определенную задачу. Такой задачей может быть организация ритуального богослужения. Такая вполне себе нормальная задача. Каждый работает на выполнение этой задачи. У каждого есть свой периметр. Это, скажу по своей светской работе, сильно оздоравливает группу, когда каждый понимает, что он делает. И вот когда все поработали, то можно и поесть, обсуждая периметр и его задачи.
Епикоп Григорий: Да, и обеспечение чая — это может быть чья-то функция.
Наталья Горшенкова: Когда я была в патриархии, я никогда в приходе не тусовалась, не возникало у меня такого желания. Но я могу сказать, что когда мы начали служить, у меня сложилась полная ясность насчет того, что это совершенно другая позиция. Когда ты просто приходишь на богослужение, где уже все приготовлено, за тебя все решили, то тебе просто надо свою тушу принести, больше ничего не требуется от тебя. А когда служат в микро-общине, то все участвуют.
Епикоп Григорий: В микро-общине этот вопрос решается поневоле — там нет такого места, где можно просто постоять со стороны. Не бывает «просто молящегося» в микро-общине. А в большой общине есть всякие свои средства. Во-первых, очень эффективно то, что у нас начали выдавать печатный экземпляр канона службы. И вообще в большой общине больше людей, которые поют и читают. Все, кто может быть мобилизован к пению и чтению, должны быть мобилизованы к чему-то тоже, по крайней мере, должны быть мобилизованы к чтению и пению в каких-то пропорциях. Тем более что на одной рядовой службе, если это не какой-то большой праздник, никогда не будет полного состава способных что-то делать. Есть и алтарные послушания, например, отвечать за кадило — это тоже могут делать лица обоего пола. Если есть большая община, то значит место, где она собирается, имеет хозяйство, и к нему так или иначе все причастны. Это значит, что они должны понимать, для какого богослужения что надо делать вперед, вплоть до стирки облачений. Очень много всяких забот. Я просто смотрю по нашему приходу, что все люди, которые могут приходить с какой-то регулярностью, так или иначе оказываются втянуты в деятельность. Под нее не попадают только такие люди, которые, может быть, ходят годами, но редко и нерегулярно. Поэтому их нельзя чем-то нагружать, иначе мы заставим их носить неудобоносимые бремена. Но и то — с некоторыми мы так поступали в малых масштабах, заставляя их все-таки приходить, они приходили, и после этого менялся график посещений богослужений. Это можно сделать, когда понятно, что человеку не хватает сознательности ходить так, как он может ходить, с большей регулярностью, чем есть. Но фактически мы всегда сталкиваемся с тем, что есть дефицит людей, которым можно что-то поручить.