Епископ Григорий (Лурье). О благости и неблагости Божией. Слово на Праздник Иакова, брата Господня, царя Давида и Иосифа Обручника (26.12.2016/08.01.2017)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В эти послерождественские дни мы совершаем память Иакова, брата Господня, вместе с пророком Давидом, который также был похоронен на горе Сион, как и Иаков, который был первым архиереем христианской Церкви, а до этого архиереем Церкви Ветхозаветной, согласно церковному Преданию.

И в этот же день совершается память Иосифа Обручника, а с этой памятью связаны те события, о которых мы сейчас прочитали в Евангелии. И если апостольское чтение просто упоминает о значимости апостола Иакова, когда Павел пишет к галатам, что он никого из апостолов не видел, но потом увидел Петра и Иакова, брата Господня, как самых главных, то евангельское чтение нам говорит о другом – о том, что было связано с событием Рождества Христова.

Причем о самых жестоких событиях, которые с этим связаны, оно не просто говорит, как о факте, а как о том, что должно было исполниться, потому что пророк Иеремия это предсказал, когда написал, что глас в Раме слышится, Рахиль плачет о чадах своих «и не хотяше утешитися, яко не суть». То есть должно произойти избиение детей Израильских – это было одним из знаков пришествия Мессии, о котором сказал пророк Иеремия.

Вопрос не только в том, почему Господь не предотвратил это, хотя, казалось бы, всемогущество Божие простирается и на более сложные вещи, но зачем Он это установил? Почему это необходимый признак пришествия Мессии? Здесь один из важнейших вопросов, который есть у современных людей к бытию Божию.

Вот сейчас в мире самый популярный аргумент, наверное, — аргумент, доказывающий, что Бога нет, — строится примерно так, причем, далеко не только у философов. Например, в советское время так очень многие люди рассуждали, и в революционные времена, и в 1920-е годы, когда массово оставляли веру, что Бог благой и всемогущий, а то, что происходит в мире, либо не соответствует всемогуществу, либо благости — в любом случае, такого Бога, Который благой и всемогущий, не существует.

Вывод безупречен, потому что такого бога, который является благим и всемогущим в понимании этих людей, и на самом деле не существует. Просто вопрос состоит в другом: существует ли настоящий Бог? Настоящий Бог, конечно, всемогущий, но почему Он должен считать благим то, что считается благим с точки зрения каких-то людей?

В частности это касается и младенцев. Ведь если бы эти младенцы остались живы, они все равно потом бы умерли. Никто же не предполагает, что вот именно эти младенцы, в отличие от всех остальных людей, жили бы бесконечно. Кроме того, в такой бесконечной жизни тоже нет никакого особого преимущества, потому что недаром смерть была дана человеческому роду, чтобы она была ограничением этой нашей жизни, ограничением греха, возможностью выйти из-под власти греха, если мы в этой жизни будем стремиться к другой. Это что касается того, чего лишились эти младенцы.

С другой стороны, всегда спрашивается, зачем такое родителям? Но тут не надо, может быть, преувеличивать родительские чувства, потому что в древнем и средневековом мире не так уж ценились жизни младенцев. Но как бы то ни было, это воспринималось как наказание, особенно у иудеев, которые считали продолжение рода очень важным.

Христос, которого все считают гуманистом, сам говорит, что вот те, на кого свалился силоамский столп, были ничем не более грешные, чем все остальные, а если вы будете жить так же, как они, то с вами будет то же самое. Не значит, что на вас свалится какой-то столп, но тоже будет что-то не очень хорошее.

А что значит жить, как они? Они жили как нормальные люди, интересы которых сосредоточены в этой жизни. Но вот здесь такая дилемма – об этом стоит подумать, – что если мы хотим жить интересами, которые соответствуют нашей жизни, то у кого-то из нас это будет более или менее получаться. Нельзя сказать, что это совсем уже невозможно. Хоть как-то по мелочи всем это удается, даже тем людям, которые считают себя особо несчастными. Они себя потому и считают особенно несчастными, что в какой-то степени им это все-таки удавалось.

Но тогда получается, что ты не просто ходишь под смертью, а вообще внутренняя абсурдность твоей жизни проявится и внешне – внешне тоже все будет разваливаться. А если ты живешь ради Бога, то с одной стороны, ты не имеешь вот этих удовольствий, а с другой стороны, ты имеешь совершенно другое – не надо только сразу вспоминать ужасы самоограничения, потому что если самоограничение является ужасом, то это не совсем правильное самоограничение.

Тут лучше сравнить с тем, что, например, у меня нет такого большого удовольствия, которым для многих является героин. Я не могу сказать, что я из-за этого страдаю. Хотя, если бы я был наркоманом, то страдал бы. Но если бы я был наркоманом, желающим бросить употребление, то предпочел бы страдать, но все-таки бросить.

Или еще другое сравнение можно провести. В детстве мне хотелось каких-то игрушек – если не одних, то других. Вот сейчас их у меня нет, и я не думаю о том, как бы их достать, но я не страдаю, потому что занимаюсь чем-то другим,  и эти игрушки мне больше не нужны.

Вот так же и земная жизнь. Она состоит у обычных людей примерно из двух вещей – из героина и игрушек в разных пропорциях. Причем, в земной жизни то, что является игрушками, превращается в героин, и с этим надо как-то разбираться. Надо оставлять игрушки раньше, чем они превратятся в героин.

Поэтому относительно благости Божией, если ее понимать как устройство земной жизни для благости и процветания, приходится, конечно, признать, что Бог не благ. Он благ в том смысле, в каком Он (а не мы) понимает хорошее и благое. В этом смысле – да. Но если задуматься, какой это смысл, то тут и сравнивать даже нечего – что толку, если мы поиграем в игрушки или потравим себя героином?

И наконец, надо все-таки понимать вот что: что ни в каком смысле мы сами себя не создали. Ни даже в том смысле, что когда мы рождались, нас никто не спрашивал, — ни в смысле онтогенеза, ни в смысле  филогенеза. Когда человеческий род создавался, его тоже никто не спрашивал, хочет ли человечество существовать.

Если мы люди верующие, то мы понимаем, что все-таки и то, и другое по промыслу Божию, как вообще бытие человека, так и мое личное бытие. И если это по промыслу Божиему, то Ему виднее, для чего это. А всякому организму и механизму хорошо тогда, когда он используется по своему назначению в соответствии с тем, как был задуман.

Поэтому когда человек сам себе начинает выдумывать,  для чего ему жить, ничего хорошего не будет – просто будет более или менее терпимое. И чем дальше, тем менее терпимое состояние для него будет. А если он понимает, для чего он создан, и начинает жить в соответствии со своим предназначением, в соответствии со своей природой, но не той, о которой обычно говорят,  то тогда, конечно, все будет лучше.

И этому свидетельствуют и наши подвижники. Например, если сравнить, как живут люди, во многом нам симпатичные, но мирские или язычники, то мы, конечно, можем очень многому учиться, очень многому мы можем позавидовать в хорошем смысле слова, чтобы самому постараться так жить. Но если сравнить с внутренним миром отцов-пустынников или Григория Богослова, при всех трудностях этого мира, который тоже нам открывается, то тут совершенно понятно, что выбирать нечего. И в этом смысле они для нас являются свидетелями. И вот в такого Бога, Который сделал египетских подвижников, Григория Богослова, Григория Паламу, наших новомучеников, и надо верить. В такого и хочется верить.

А в таких богов, которые обслуживают в житейских удовольствиях, верить не надо. И поэтому тут согласимся с аргументами атеистов в том, что такого бога не существует. Слава Богу.

Аминь.

епископ Григорий