Епископ Григорий (Лурье). Собеседования на «Собеседования» Иоанна Кассиана. Собеседование 19 (02/15.03.2017): О человеческом общежитии

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Мы продолжаем наши собеседования на книгу «Собеседования» преп. Иоанна Кассиана. И сегодняшнее наше собеседование посвящено тому, что рассказывал авва Иоанн в диокийской обители (там обитали иноки, но никакого специального монастыря не было). И оно посвящено той теме, которая у нас уже и раньше звучала, но теперь прозвучит в некоторых подробностях: соотношение двух видов монашеского жития – общежительного и пустыннического. Конечно, это имеет прямое отношение к монахам, но поскольку монашество имеет прямое отношение ко всем христианам вообще, то поэтому и то, о чем говорится в этом поучении, имеет – не всегда прямое, но часто прямое, и всегда косвенное – отношение ко всем христианам.

Почему зашла тема об этом с аввой Иоанном. Потому что он представлял собой такой редкий случай, когда старец двадцать лет прожил в общежитии, потом ушел в пустыню, где провел тридцать лет, а потом вернулся в общежитие или, по крайней мере, близкие к общежитию условия. Обычно так не бывало, чтобы подвижники возвращались. Такие случаи очень редки. Он вернулся, потому что решил, что он не достигнет совершенства, к которому стремился, находясь в пустыне. Для этого лучше вернуться все-таки в общежитие. И сам он объясняет, что действительно очень редко бывают такие подвижники, которые и в том, и в другом – и в общежитии, и в отшельничестве – достигли совершенства. Хотя известны такие примеры, но они никак не подходят для большинства людей. Например, два Макария — египетский и александрийский, — а также некоторые другие. Но, как правило, люди так не могут.

Чего он лишился, уйдя из пустыни, и что приобрел в общежитии? Лишился понятно чего – возможности сосредоточенно быть с Богом и возможности сосредоточенной молитвы, в которой нельзя преуспеть лучше, чем в пустыне. Но он считает, что размен был выгодный, потому что в обмен дается познание собственных страстей и реальная возможность себя изменить. Потому что когда ты находишься (уже не раз об этом говорили) предоставленный сам себе, и тебя ничто не раздражает, то тебе очень трудно увидеть свои страсти, кроме некоторых, поскольку они не могут проявиться. Если не можешь явно грешить или грешить хотя бы в своих помыслах, то ты не понимаешь, есть у тебя страсть, которая тебя к этому толкает, или нет. А вот когда, как это бывает при общении с людьми, приходят всякие помыслы хотя бы, а то, может, и действие какое-то совершить хочется, вот тогда ты понимаешь, что страсти есть. А вот когда уже перестает даже хотеться что-то такое плохое сделать, тогда уже можно думать, что, может быть, эта страсть прошла. Примерно такая там идеология.

А практически что это значит для всех нас, не только для них? Это значит, что очень полезно, когда наши ближние пробуждают в нас разные вещи, например, гнев. (Мы все живем в общежитии, может быть, только очень плохом и плохо обустроенном, но здесь среди нас не может оказаться ни один человек, который живет в пустыне, иначе бы его здесь не было. Все живут в каком-то виде общежития, и поэтому все соприкасаются с разными людьми.) Это очень важный пример, потому что гнев пробуждается очень быстро. Здесь очень много всяких рациональных соображений, почему надо гневаться («он неправ», «как же можно допустить, чтобы испортилось такое дело», «иначе как же я его исправлю»). Тут ответ такой, что если ты не можешь его исправить иначе как гневаясь, так лучше не исправляй, потому что ты больше ущерба нанесешь сам себе.

А самое главное, что авва говорит – надо понимать, как твое собственное внутреннее устроение испортится, еще больше ухудшится, если ты дашь выход этому гневу. Если тебя что-то побудило к этому гневу, это уже не очень хорошо. Но если ты захочешь дать этому волю, то, конечно, да, ты испытаешь какое-то моментальное облегчение. Поэтому-то и хочется дать волю какой бы то ни было страсти. Я говорил сейчас про гнев, но это можно повторить про что угодно. Но что будет дальше? Дальше будет не то, что ты останешься в таком вечном блаженстве, а то, что тебе будет гораздо хуже, чем было, и ты лишишься более мирного устроения, которое у тебя было до этого. И на что ты его променял? И даже если тебе действительно что-то удастся исправить в своем ближнем, что при гневе крайне маловероятно, —скорее всего, в лучшем случае удастся просто его заткнуть, в порядке насилия, испугать. Но исправить – нет. А когда он забудется или просто почувствует, что насилия сейчас особо не будет, то все начнется опять. То есть исправить-то вряд ли что-то удастся. Но хоть бы даже удалось. Все равно это того не стоит.

Потому что на самом деле мы в мире живем для того, чтобы измениться внутренне. Измениться внутренне – это значит изменить свой внутренний мир. И зачем же мы будем гоняться за какими-то внешними улучшениями чего-то ценой потери собственного мира? Это ненормально. Это значит, что мы теряем то, для чего мы стараемся, ради каких-то промежуточных вещей. Но на самом деле, конечно, даже и не ради них, а ради того, чтобы сейчас уступить страсти, которая нас к этому толкает. Поэтому будем исходить из того, что у нас есть – у нас есть общежитие, – стараться извлечь из него то, что из него можно извлечь.

Что из него можно извлечь? Из него можно извлечь разные случаи, которые дают проявлять нам наши страсти. Прежде всего, гнев, и я еще назову две наиболее характерных: для тех, кто помоложе – блудная страсть, хотя и не только для них. Для тех, кто постарше (хотя тоже не только для них) – страсть сребролюбия. Потому что как же я буду жить, когда у меня то и се кончится, вот у меня не хватает разных средств, денег и тому подобного. На самом деле, хватает или не хватает – зависит от того, как ты будешь строить свою жизнь – по Богу или без Него. У Иова были периоды, когда у него было избыточно средств, были, когда не хватало, а все это в конечном итоге неважно. Важно именно, как он устроил свою внутреннюю жизнь. Так же и мы.

Не надо поэтому никогда жаловаться на какие-то обстоятельства, которые заставили нас гневаться или впадать в страсть сребролюбия или в блудную страсть. А надо благодарить Бога, что есть эти обстоятельства, потому что, как говорит апостол, если Бог сотворит искушение, то он сотворяет и избытие, то есть дает возможность нам этому противостоять. И вот, противостоя этим страстям, мы, действительно, не просто воздерживаемся от совершения тех или иных поступков или хотя бы мысленных поступков. (Мысленный поступок – это не бессмысленное выражение. По Евангелию понятно, что тут может иметься в виду: можно согрешить мыслью или так же добродетель какую-то совершить, тоже мыслью.)

И тогда сами наши страсти, которые внутри наших поступков, внутри наших мотиваций, будут уврачевываться. А что такое страсть, напоминаю – это расположения нашей души, которые повернулись не туда. Не то, что сами расположения плохие, они никакие. Даже можно сказать, что они хорошие, поскольку все сотворено Богом, все это добро зело, и наше душевное устроение, в том числе, хорошее. Но когда они поворачиваются куда не надо, в таком вывихнутом состоянии это греховные страсти. А постепенно, таким несколько хлопотным и дискомфортным для нас способом, мы их выправляем, выгибаем в нужную сторону. И тогда мы постепенно выправляем, преодолеваем греховное направление этих страстей, а сами расположения души остаются у нас такими, какими они должны быть, какими они замыслены. То есть тогда мы становимся собой. Аминь.