Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память Марка, митрополита Эфесского, который каждый день вспоминается за нашим богослужением, потому что среди немногих избранных отцов мы всегда его поминаем в наших церковных молитвах. И как были в древности три святителя, которые жили они в IV веке, а праздник в их честь установили в конце XI века, – Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, — так в ХХ веке установлено совместное почитание трех других святителей, правда, отдельного праздника для них нет, но все-таки они у нас собираются вместе на иконе и в церковном поминовении, – Фотий, патриарх Константинопольский, Григорий Палама, живший в XIV веке, и Марк Эфесский, живший в XV веке.

Почему мы их так особенно почитаем? Потому что именно эти святые определили лицо православия в наше время. Они определили его в то время, когда сами жили, и в наше время оно оказывается таким же. Прежде всего, это разделение с Западом, который тоже эволюционировал далеко.

И вот на вопрос, почему мы не католики, многие современные православные скажут: потому что мы родились в России или в Сербии, или в Греции. Если они поэтому не католики, то они вообще не христиане. Они и не православные, и не католики – вообще никто в смысле христианства, потому что это люди, которые верят в этнографию.

А если мы считаем, что христианство – это истина, что это нужно проповедовать всем, кто не был православным по рождению, как это делали апостолы, то, конечно, будут другие причины. Они в том, что у нас другая догматика, другая вера. Она отличается, если коротко говорить, только одним – тем, что у нас есть вера в то, что Бог действует в отношении каждого человека непосредственно. Все, что нам помогает в богообщении – священство, которое есть в Церкви, и другое, что мы только можем себе вообразить, — хорошо, но хорошо только в том случае, если мы сами непосредственно общаемся с Богом.

Поэтому мы верим, что благодать Божия нетварна, что это Сам Бог во всей Своей полноте – Бог не может быть частично, и если не в полноте, то это вообще не Бог. Бог нам доступен, и именно поэтому мы с Богом общаемся здесь и сейчас, поэтому мы приходим и в Церковь, и дальше мы в этом возрастаем. Вот эту суть защищали и Фотий, и особенно Григорий Палама, и Марк Эфесский.

Но конкретные подвиги Марка Эфесского были связаны с тем событием, которое называется Флорентийская Уния, когда в 1438-39 годах были переговоры, был большой собор – он собирался и со стороны Западной Церкви, и со всей Восточной, — для того, чтобы еще раз поговорить о вере и, как многие надеялись по самым разным причинам, установить церковное единство, чтобы различие обрядов оставалось, но выявилось единство веры.

Собор этот показал другое: единства веры нет. Главных переговорщиков было два, и один из них Марк Эфесский, а другой Виссарион Никейский, который, наоборот, был сторонником унии и через некоторое время после собора стал кардиналом. Виссарион Никейский был человеком далеким от православных убеждений, в молодости он учился у лучших учителей светских наук. Но и у Марка Эфесского тоже было такое образование, но Марк Эфесский решил стать монахом и подвижником, и при этом он был богословом.

Сейчас бывают такие люди, которые — даже не со зла, а от ревности по вере — уже заранее с подозрением и даже с отрицанием относятся к тем, кто сейчас с нами не в общении. Ладно бы к католикам, а то даже и к истинно-православным, но какой-нибудь другой юрисдикции. Они такие угрюмые, и считают, что раз мы не в общении, то те точно были в чем-то виноваты, и они их отрицают на корню. Надо бы спросить: а мы сами-то ни в чем виноваты никогда не были? — Были тоже, тем более, что при начале очередного церковного конфликта заранее нельзя сказать, кто прав.

Марк Эфесский был совершенно другой. Он ехал на собор, искренне надеясь, что есть шанс понять, что были какие-то недоразумения, что раньше мы имели дело не с латинской церковью, а какими-то еретиками, которые делали вид, что они говорят от имени Западной Церкви, а в целом Западная Церковь сохранила православную веру. Вот он верил, что, может быть, так вот оно и есть, и на соборе это выявится. Поэтому по дороге на собор он послал сохранившееся до нашего времени письмо папе Римскому, где к нему обращается как к единоверцу и говорит о своих надеждах на этот собор.

Но надежды надеждами, а реализм реализмом. И когда уже переговоры пошли так, что уже ни в  чем не удалось найти согласие, он готов был это признать. Более того, Марк Эфесский уступил требованию императора, чтобы не обсуждали те темы, которые возникли уже после разделения, а именно, паламизм в XIVвеке – учение о нетварных энергиях. Потому что император очень хотел унии, надеясь, что католики защитят от турок, и он боялся, что если те особенности учения, которые проявились вследствие разных споров, будут обсуждаться, то тогда вообще невозможно будет объединение. И Марк Эфесский принял это правило.

В наше время есть аналогия, когда мы, обсуждая церковное единство с кем-то из осколков Зарубежной церкви, готовы не обсуждать вопросы имяславия, но правда при условии, чтобы они не отрицали имяславие, оставались на непредрешенческой позиции и терпели нашу позицию вполне определенную. Это соответствует позиции Марка Эфесского. К сожалению, это тоже не помогло.

А дальше как? Вот, на соборе было более 20 митрополитов. Все они, за исключением одного грузинского, который вообще уехал с этого собора, не дожидаясь конца, — все, кто там оставался, подписали унию. Подлинный акт сохранился до нашего времени, и там, посреди греческих подписей, выделяется славянская подпись «Аз, Авраамий, смиренно подписую». Это суздальский епископ, который тоже подписался, хотя, когда он вернулся, стал от своей подписи отказываться.

Важно, что подписались все, кроме Марка Эфесского, который совершенно не стеснялся тем, что оказался в оппозиции. Говорят – и это почти достоверный слух, — что когда папа Римский узнал, что Марк Эфесский отказался подписать унию, он своим посланцам сказал, что вы не добились ничего. Сказал он это на самом деле или нет, но по сути так и получилось.

Когда все вернулись, то Марк держался очень жестко, пока жил. Умер он в 1445 году, а с собора вернулись все в 1439. Его не пустили в Эфес, потому что, хотя Эфес был под турками, но император написал турецким властям, чтобы его не пускали, потому что мы его не признаём, — а турки признавали официальную Византийскую Церковь. И его не пустили, он оставался на византийской территории, не имея возможности попасть в свою епархию. Так в ней никогда он и не побывал, но поднимал всех на сопротивление унии.

Поначалу с ним не было ни одного епископа – был только он один. Русские епископы все признавали унию – даже тот, который каялся. В Москве была делегация афонских монахов, которая имела целью вызвать именно сопротивление унии и заручиться поддержкой для сторонников Марка Эфесского, но с ними никто не стал официально разговаривать, их отпустили с миром домой.

Великий князь Василий написал письмо патриарху-униату – оно сохранилось, — в котором он обращается к нему, как будто бы он был православным, и просит разрешения утвердить избрание митрополита на Руси, но просто в виде исключения, с обещанием всех последующих митрополитов по-прежнему посылать для возведения на Киевскую митрополию в Константинополь, – такой смысл письма был.

Но самое главное не это, а то, что никакой автокефалии не просили, и то, что там была ересь – это не влияло на позицию Руси. Говорят, что Россия отвергла унию, поэтому у нас здесь стала автокефальная Церковь. Ничего подобного. По документам все было совершенно иначе, а эту новую версию придумали только после падения Константинополя в 1453 году.

Я это к тому сейчас вспомнил, что Марк Эфесский был совершенно один, но к нему присоединились монахи, особенно афонские, но не только. За монахами пошло и все остальное население. И все епископы увидели, что они остаются без паствы, а для большинства епископов паства все-таки была важнее, чем император, который бы не смог их всех прокормить. Они стали каяться и отходить от унии.

В результате через несколько лет принявшего унию патриарха, которому писал Великий князь Московский, который его признавал, поминали только в Москве и в его собственной домовой церкви, а в Святой Софии уже не поминали. И он после этого в 1450 году, после смерти Марка Эфесского, уехал в Рим, где и умер в добровольном изгнании.

Дело Марка Эфесского победило, хотя с ним не было ни одного епископа. И он специально оставил завещание, чтобы никого из этих униатов даже близко не было на его погребении. Он предвидел, что те захотят сделать вид, что он в конце примирился с ними. И это завещание было исполнено.

В результате того, что он так твердо держался до смерти и даже в момент самой смерти, на похоронах – а это очень важный момент в жизни святого, — его дело и победило. Но оно бы так полностью не победило, если бы потом вскоре наступившая турецкая власть в 1453 году однозначно уже не поддержала бы борцов с унией. Из их среды был уже выбран патриарх Геннадий Схоларий, который был учеником Марка Эфесского. Это произошло в 1454 году.

Какие это нам сегодня дает уроки? Надо стараться быть доброжелательными даже к нашим церковным оппонентам, даже к тем, с кем у нас предположительно догматические различия. Вести переговоры, если есть такая возможность, и стараться верить в лучшее, но не закрывать глаза, если на деле окажется все-таки худшее.

Самое главное – надо не бояться оказываться в меньшинстве. В Евангелии вроде бы все сказано, что мы малое стадо, а большинство людей идет совершенно в другую сторону. Чаще всего бывает так, что если остается какой-нибудь архиерей на соборе в меньшинстве – уж не говорю в одиночестве, — то он начинает менять свою позицию, а потом оправдывается перед паствой за то, что не отстоял на соборе то, что обещал. Это не архиерей, конечно, а это позор – таких не надо.

Я помню собор Зарубежной церкви 2006 года, когда ехали и хорохорились разные делегаты, что будут отстаивать позицию, чтобы не объединяться с Московской патриархией. И я, зная пример Марка Эфесского и другие исторические примеры, ни на грош не верил этим хорохорившимся делегатам. Они так говорили, потому что не понимали, какое там настроение. А когда они поняли, какое там настроение – что всё, сдаемся в Московскую патриархию, — то все они как миленькие проголосовали за все, что им указали.

Поэтому надо понимать, что кто не может оставаться в одиночестве, уж не говоря о том, чтобы в меньшинстве, — те просто не архиереи, не пастыри, и надо сказать честно, что вообще не христиане. Христианин, даже и мирянин, всегда готов остаться в одиночестве и в меньшинстве, но он должен оставаться с православием. Вот чему нас не просто учит, а в чем нас поддерживает Марк Эфесский.

Аминь.

епископ Григорий